Слово об авторе

Барсагаев Павел Алексеевич родился 30 апреля 1927 года в селе Пышкино-Троицком (Первомайском) Томской области, по национальности карагас-чулымец. Писатель, историк, краевед, публицист. Эта шестая его книга. В ней даётся новый взгляд на историю завоевания Сибири Российским государством, подробно разбирается миф о "Ермаке", отличающийся от официальных источников. Ранее также вышли: детская книга "Живые картинки" (1989), историко-краеведческие книги "ЛюдвигXIII, король Франции и Наварры и балагачёвская княгиня". Часть I (1996), "Узник Алексеевского монастыря" (1997), "Из глубины веков" (1997), "Людвиг XIII, король Франции и Наварры и балагачёвская княгиня". Часть II (1998). Его произведения также публиковались в сборниках, журналах, еженедельниках, центральных, краевых и областных газетах. Данная книга расчитана на всех любителей отечественной истории.

Миф о покорителе" Сибири "Ермаке'',

или новое прочтение сибирских летописей и фальсификаций русских историков

Как-то так получилось, что изучая историю Сибири, я не имел возможности полностью познакомиться ни с одной сибирской летописью. Не попадалось под руку ни одного их сборника или хотя бы одной публикации. Но, может быть, что это и к лучшему, потому что прочитай я их раньше, когда историческую и художественную литературу я воспринимал почти механически, и редко глубоко осмысливая, возможно, так бы и никогда не вернулся к их прочтению. А в трудах историков летописи использовались в компилятивном виде или приводились из них отдельные фразы, группы слов и даже отдельные слова, вырванные из контекста с выгодой для концепции.

А теперь только что закончил читать сборник под названием "Летописи сибирские", вышедший в г. Новосибирске в 1991 г. В нём представлено восемь летописей с прекрасными комментариями к каждой.

Внимательное прочтение этих летописей, кстати, не всех существующих и известных по другим сборникам, утвердило во мне понимание того, что реального "Ермака" в действительности не существовало.

И тогда я занялся скрупулёзным исследованием каждой из восьми летописей. И попутно внимательно перечитал главу о "Ермаке" из "Истории государства Российского" Н.М.Карамзина, "Исторического обозрения Сибири" П.А.Словцова и пару попавшихся под руку брошюр советских авторов: маститого историков и писателей. Последние ничего нового не прибавили ни к летописям, ни к сочинениям первых корифеев исторической науки, лишь  обильно допустили домысла и вымысла. Начну не с первой летописи, помещённой в сборнике "Летописи сибирские", а со второй, наиболее реалистической. Это "Хронологическая повесть", созданная неизвестным летописцем не позднее конца 20-х годов XVII века.

Как и все летописцы, этот начинает свою повесть со штампа, характеристики "Ермака": "В сентябре 1580 года, в царствование благочестивого государя царя и великого князя всея Руси Ивана Васильевича, по воле Божьей возмездие настигло басурман, ибо мучили те православных христиан долгие годы. Избрал Бог и послал человека не знатного рода, предводителя не по царскому наказу, волжского атамана Ермака, очистить место святыне, одержать победу над басурманским царём Кучумом и разрушить нечестивые их мольбища" (с.39).

Во-первых, тут обращает на себя внимание месть россиян за "татаро-монгольское иго", почти три столетия терзавшее Русь, во-вторых, мотив изначальной беспощадной борьбы, не уступающей по своей жестокости деяниям монгольских завоевателей, христианской религии против языческих верований коренных сибиряков.

Далее идёт более подробная, стереотипная для всех сибирских летописей, характеристика "волжского атамана "Ермака" бесфамильного. Но, правда, "человека не из знатного рода". "Этот Ермак не из знатных был, а из простых людей", ещё раз повторяет летописец и продолжает: "...появился на Дону с другими подобными ему, часто разбойничал на Волге-реке, грабя и кровь христианскую проливая..." (там же). Следом идёт версия о царском гневе Ивана Васильевича, стремясь избежать которого, он со своей шайкой разбойников кидается в Сибирь. И тут же появляется другое оправдание набега разбойных казаков за Урал: "...ибо замыслили идти в Сибирское царство против басурманского царя Кучума: этот басурманский сибирский царь Кучум православным христианам много горя принёс..." (с.41).

Конечно, летописцу, весьма, как потом увидим, просвещённому человеку, известно о том, что Кучум посылал свои войска зорить новые российские поселения в европейской части Приуралья. Но известно ли было об этом казакам-разбойникам? Особенно, их "предводителю" "Ермаку", появившемуся на свет по воле летописцев, выполнявших социальный заказ по оправданию захватнической политики России, как говорится, после драки. Однозначно, на этот вопрос следует ответить отрицательно. Шайкой разбойников не двигало чувство мщения Кучуму, о котором они до набега на Сибирь, наверняка и слыхом не слыхивали.

Триумфальный путь казаков, пролегавший по рекам, неизбежно привёл их к "столице" Кучума, возле которой и за неё начались кровопролитные бои с сибиряками, вынужденными не просто обороняться, а вообще попытаться избавиться от этих агрессивных и нежданных пришельцев. А потому, что документов об этом не было и нет, то летописцы сочиняют кто во что горазд, переписывая, местами дословно, друг у друга, как неприлежные ученики у способных и прилежных, сочиняя всё новые и новые "подробности", нередко фантастические. А придуманного летописцами не существовавшего в действительности "Ермака" наделяют всяческими доблестями, "…ибо был этот атаман Ермак непобедимым бойцом, в военном деле искусен и геройством прославлен больше подобных ему..." (с.4). А как же иначе о "покорителе" Сибири? В сказках всегда побеждает герой, симпатичный сказочнику. О реальном герое необходимы не сказочные, а действительные характеристики и подробности. В летописях же можно ограничиться и обобщениями, потому что нет свидетелей, которые бы документально или письменно рассказали о тех временах.

В этой летописи, как одной из наиболее ранних, совершенно не упоминается о Строгановых, потому что они ещё не выставили собственного летописца, которой бы приписал им славу "покорения" Сибири.

На основании уже этой летописи можно судить об истинной "доблести" и "непобедимости" "Ермака": "Даже мужественный сердцем Ермак, как некоторые говорят, пробудившись от сна, увидел соратников своих убиваемых врагами, бросился к стругу, но, не сумев добраться, утонул" (с.43). Разве не видно из этого, что в разгар сражения "Ермак" кинул своих товарищей по шайке и хотел спасти собственную шкуру? Тут летописцы, не знающие истины, сами того не замечая, создают отталкивающий, мерзкий и трусливый образ придуманного ими "Ермака". И этот "факт" переходит из одной летописи в другую.

В описании этого сражения придумана и усталость казаков, и их ночлег без охраны, и ночь, и дождь. Отсюда и стихи поэта: "Ревела буря, дождь шумел", ещё более нагнетающие ложь. Хотя в реальности могло произойти сражение ополовиненной в предыдущих схватках шайки разбойных казаков с более многочисленным войском татар, и "Ермак" погиб в неравном бою. Вся казачья эпопея в Сибири окутана мраком неизвестности. Летописцы, историки и писатели ссылаются на оставшихся в живых участников набега, которые якобы  впоследствии рассказали церковникам о тех событиях. Но ведь те, что уцелел, могли сами и не участвовать в реальных эпизодах, раз остались в живых. И, кроме действительных фактов, они допускают и вымысел, как впоследствии стали это делать историки и особенно писатели.

Однако, почему-то современные историки, остепенённые высокими научными званиями и профессорскими должностями, также  литераторы не замечают, что они своим авторитетом утверждают миф о никогда не существовавшем "Ермаке" из сочинения в сочинение.

Из всех летописей следует, что первым летописцем был человек, причастный к церкви. Поэтому и все последующие сибирские летописи пронизаны церковной архаикой и идеологией: "...воздвиг святые Божьи церкви и основал монастыри – прибежище православных христиан, во славу Отца, и Сына, и Святого духа... О великое Божье милосердие – немногими воинами была добыта победа!" (с.45).

С того момента, когда летописцы стали описывать нашествие на Сибирь русских воевод во главе регулярных войск и возникновение первых русских крепостей – Тюмени и Тобольска – начинается, первоначально летописная, но уже официальная история завоевания Сибири Россией. Не случайно, все сибирские летописи заканчиваются сообщением о приходе сюда русских воевод с войсками, строительством первых городов в Зауралье.

Тут летописцы, начиная с первых летописей, перечисляют живущие в Сибири народы от северных её границ до южных:  ненцев, энцев, остяков (манси, ханты, селькупы), тунгусов (эвенки), калмыков и с западных до восточных – аринцев, моторцев, енисейских киргизов, саянцев, камасинцев, якутов и других разноязычных людей на этом "необъятном пространстве Сибирской земли" (с.45). Теперь из летописей уже имеется представление в целом о Сибири как огромной стране, не пустынной, а населённой множеством (сотнями) различных её коренных народов. "Повсюду в Сибирской земле могучие реки и великие озёра, в тех реках и озёрах – изобилие рыбы. В той же земле по рекам встречается зверь, который зовётся мамонтом, а по-татарски "кытр". Очень огромен! Самого зверя не находят, но отыскивают кости его в берегах рек. А я видел голову молодого такого зверя весом десять пудов, на голове же того зверя что-то похожее на рыло, как у свиньи: верхняя губа его – две трубы длинные и широкие, нижняя губа расположена низко под трубами, около горла, зубов же имеется 8, один зуб из той малой головы весит 12 фунтов, а имеет тот зверь на голове два рога, похожие на бычьи рога. Видел я и от большого животного рог – обхватом у основания – пол-аршина, верхний конец которого в три вершка, длиною в две сажени, но говорят, что есть и больше, а весит тот рог – полтора пуда. Встречается тот огромный зверь в земле и воде" (сс.45-47).

Летописцу, как видим, известны палеонтологические находки, а это уже научное знание. И далее идёт описание останков динозавра и живущего на юге Сибири фламинго.

Во всех летописях, но, особенно, в "Хронологической повести" подробно и точно представлена география Западной Сибири от побережья Ледовитого океана до пределов Казахстана: реки, озёра,русские города и остроги – Тюмень, Тобольск, Верхотурье, Нижнетуринский, Пелым, Тара, Берёзово, Сургут, Нарым, Томск, Кузнецк, Маковский, Мангазея, Енисейский, Качинский (будущий Красноярск); расселение коренных народов Сибири, пути сообщения; месторождение соли, производства железа. "А в верховьях Томи стоит Кузнецкий острог, там варят железо, а оно в этом месте самое лучшее" (с.49). Летописцу известно местонахождение томской писаницы: "Не доходя той крепости, на берегу Томи, стоит скала большая и высокая, а на ней изображены звери, животные и птицы, и разные маски..." (там же). Автору летописи известно: "Только татары на своём языке письменность имеют..." (там же).

И только набег казаков на Сибирь оставался для них "белым пятном", поэтому пришлось сочинять ложь о "покорителе" её "Ермаке" и все прочие небылицы. Уже одно это говорит о социальном заказе.

Текст этой летописи позволяет судить о том, что её автор прекрасно обладает обширными,  по тому времени и глубокими знаниями по истории, географии и экономике Сибири того периода. Он свободно оперирует всеми этими знаниями и не сбивается на мифологические образы, где это не касается вымышленного облика и характера "Ермака". Историк он искусный, в небольшом произведении сумел поведать столь много и точно. Поистине в его летописи словам тесно, а мыслям просторно. Поэтому его не упрекнёшь в малейшей наивности.

Напротив, во всех остальных летописях преобладают миф, легенда, заимствование русского фольклора. Однако это – своеобразный приём при создании выдуманного мифического героя.

Первым в сборнике стоит "Румянцевский летописец", созданный позднее "Хронологической повести" – в середине XVIII века, то есть, спустя более ста лет. Чем в данном случае руководствовался составитель-переводчик, непонятно.

Первые же страницы этого летописца начинаются с подробного географического описания Сибири: "Земля Сибирская от Московского государства лежит в восточном направлении" от Москвы на расстоянии 2000 вёрст. Между ними хребты и горы высокие, что иные вершины достигают облаков небесных. На горах же каменистых многочисленные кедровники и другие леса. А в них обитают звери различные – одни пригодны на снедь людям, такие как олень, лось, заяц, или тушкан, другие же – на украшение одежды: лисица, бобр, росомаха, соболь, белка и им подобные, – и сладкоголосые певчие птицы, и разные луговые цветы. И реки многочисленные (в горах) берут начало: одни текут в русские области, другие – в Сибирскую землю; по рекам же скалы огромные, а те реки прекрасны, в них же воды пресные и рыб различных множество и лугов много, а пастбища удобны и очень обширны" (с.9).

Реалистически описав реки сибирского Зауралья, по которым пролегал путь казаков до реки Оби, летописец начинает сплетать сказочки, небылицы: "Пегая же орда, и остяки, и самоеды закона (христианской веры. – П.Б.) не имеет, а поклоняются идолам и жертвоприношения совершают, звериное и гадов мясо едят, и кровь пьют, как воду (тут и всюду далее в цитатах подчеркнуто мною. – П.Б.), и коренья едят" (с.11). И продолжение подобной же лжи: "...местность же пустынна и неизвестна людям" (там же). Последнее утверждение, насквозь лживое, для всех будущих историков послужило поводом для того, чтобы писать, будто Россия "осваивала" в Сибири "свободные" и "безлюдные" земли и пространства. Досоветские историки почти единодушно признавали, что Сибирь Россией завоевана огнём и мечом и превращена в многовековую колонию.

Следует признать, что этот летописец был просвещённым человеком, он знал всемирную историю и античный мир. Объясняя то, почему Сибирь так называется, он пишет: "Вся Сибирь называется Сибирью, так же как Римское государство Италией называется по имени Итала некоего, властвовавшего в западных странах, о чём свидетельствует хроника латинская" (там же). Эту фразу дословно повторил и "Погодинский летописец".

В "Румянцевском летописце" содержится отличающаяся от всех других причина ухода казаков в Сибирь: "Во времена государя царя и великого князя всея России Ивана Васильевича на реке Волге и на Дону было много казаков. И по царскому повелению началось на них жестокое гонение и преследование на Волге и на Дону: хватая, их по темницам сажали и предавали смертной казни. И потому атаманы и казаки ушли с Волги и с Дона... и пришли в Сибирь…" сс.11-13.

Из этого описания понятно, что царь преследовал казаков не только за их разбои на больших реках, но и за то, что они, будучи беглыми крестьянами, обосновались на Дону, а разбоем промышляли на Волге.

В этой летописи нет развёрнутых подробностей о пребывании казаков у Строгановых, а лишь кратко и мимоходом высказано: "А некоторые пишут, что призвали их с Волги Строгановы и снабдили их припасами, и добротной одеждой, и оружием: пищалями и пушками полковыми, и дали им своих людей, иноземцев и литвы 300 человек..." (с.13).

300 человек иноземного войска в шайке разбойников и ни одного упоминания об их действиях в Сибири в сибирских летописях.

Замечание "Румянцевского летописца" "некоторые пишут" явно позаимствовано у других, привносное.

Вообще в этой летописи имя "Ермака" упоминается мимоходом и изредка – всего 12 раз до "его гибели" и два раза – "после". Развёрнутых характеристик его образа нет. Это позволяет говорить, что в летописи - тоже привносное.

И этот летописец, в целом создавший вполне реалистическое описание вторжения русских казаков в Сибирь, как и с именем "Ермака", не обошёлся без сказочного вымысла: "В устье же той реки захватили татарского мурзу... И начали (казаки) при нём стрелять из ружей и отпустили его к царю Кучуму, пусть расскажет про их появление. И вот что он рассказал: "Когда они стреляют из луков своих, тогда из конца дым и огонь исходит, и грохнет гулко, а пробивает наши латы и кольчуги навылет..." (там же).

Из  слов автора выходит, что сибиряки, много раз (и, наверняка, этот мурза, будучи военачальником) ходившие на Русь, осаждавшие, разрушавшие и сжигавшие её города, не знали об огнестрельном оружии. Привычная для летописцев нелепость.

Повествуя о действиях казаков, летописец склонен к преувеличениям, типичным для легенд, мифов. "В скором времени собралось множество татар, остяков, вогулов и других народов. И был тяжкий бой, и перебили множество неверных…". "И подошли под улус Карачи... И здесь бой был немалый ...казаки, высадившись на берег, начали битву; погибло же неверных множество" (там же). Кстати, эти цитаты начисто опровергают ложь о том, что казаки пришли в безлюдную и пустынную страну. В этой стране жило множество татар, остяков, вогулов и других народов. Иначе, не с кем было бы вести тяжкие бои и битвы. Но впоследствии историки этой исторической истины "не заметили", творя свои фальсификации.

"Погодинский летописец", созданный во второй половине XVII века и по предположению составителя и переводчика сборника Е.И. Дергачёвой-Скоп "вероятно вышедший из недр Посольского приказа (составленный каким-либо дьяком Посольского приказа), начинается также с реалистического описания Сибири: "Сибирская земля северная лежит от Российского государства, от царствующего города Москвы на значительном расстоянии, что-то около двух тысяч трёхсот вёрст до первого сибирского города Верхотурья, в пути по зимней дороге с большим обозом семь недель... Между Московским государством и сибирским царством лежит Камень высочайший, иные вершины которого почти касаются облаков небесных. И с этого Камня многие реки берут начало: одни текут в Российское государство, а другие текут в Сибирское царство: в них рыбы различные; по тем рекам леса и обширные долины.

Первая из рек, именуемая Турой, ушла в Сибирское царство, на этой реке обитает народ, называемый вогулами, говорят на своём языке, а поклоняются идолам бездушным. В эту же реку Туру текут с правой стороны реки Сапдава с Тагилом. Если плыть Турой-рекой от Верхотурья к Туринскому острогу, то Туринский острог стоит на той же реке Туре, на правом берегу. А река Тура несколькими верстами ниже города Тюмени впадает в реку Тобол, да на той же реке Туре стоит город Тюмень на правом берегу. А река Тобол впадает в реку Иртыш, а на реке Иртыш стоит город Тобольск. А на значительном расстоянии от Тобольска по тому же Иртышу стоит город Тара. А река Иртыш впадает в реку Великую Обь ниже урочища Самаровых гор единым плесом, а Великая Обь впадает в Океан-море многочисленными своими рукавами" (сс.61-63).

Далее идёт довольно ёмкое и верное описание происхождения Сибирского царства, объяснение слова Сибирь. Даётся справка о царе Кучуме.

Из этих описаний следует, что летописец отлично знал географию и историю Сибири, известную к его времени, имел доступ к документам Посольского приказа.

"Погодинский летописец" даёт следующее описание личности "Ермака": "В 1581 году, в царствование великого государя Царя и великого князя всея Руси самодержца и правителя Ивана Васильевича, послал Бог, искупить грех идолопоклонства и одержал верх над царём Кучумом и басурманством его, а дал Бог мужество человеку не из знатного рода, предводителю не по царскому наказу, а вооружил Бог удачей и ратным умением атамана Ермака Тимофеева сына; прозвище у него было среди казаков Токмак..." (с.69).

Начало рассказа о "Ермаке" почти дословно повторяет его характеристику, данную в "Хронологической повести". Зато фраза "прозвище у него было среди казаков Токмак" наводит на размышление и даёт понять, что казаки не считали, что реальный человек с таким прозвищем был у них предводителем. В комментариях к этой летописи говорится: "Приведённое здесь прозвище Ермака "токмак", обозначающее пестик для дробления зёрен в ручной мельнице..." (с.101). А в опубликованном в этом же сборнике "Бузуновском летописце" непосредственно в тексте читаем: "А Ермак – это значит: дорожный артельный таган, по-волжски – ручная мельница на жерновах..." (с.209). Из этих пояснений можно сделать вывод о том, что этот рядовой казак имел славу болтливого человека, вруна. С мельницами в русском народе сравнивали именно таких никчемных людишек. Метко и образно – "пестик", "ручная мельница". По другим источникам "Ермак" был артельным кашеваром и не более. А казак с такими кличками, наверняка, в набеге на Сибирь не был атаманом, не только предводителем.

Как отметил советский историк Р.Г.Скрынников в своей книге "Экспедиция в Сибирь отряда Ермака" (Ленинград, 1982) и заметил я сам, во всех летописях "Ермак" нигде не называется во главе казаков, а всюду упоминается только вместе с соратниками. Значит, и оставшиеся в живых после набега казаки, не считали его своим предводителем.

В комментариях к "Румянцевскому летописцу" говорится: "В образе покорителя Сибири Ермака" летописная и фольклорная традиции часто _{объединяют} трёх известных героев: Ермака Тимофеевича Апенина, Ермака (также Тимофеевича) – донского атамана, бывшего на службе у Ивана Грозного, и Ермака Остафьева, погибшего в Енисее в битве с канскими (котовскими) татарами" (с.29). Тут, как видно, имя "Ермака" появилось в фольклорной традиции, а из неё перешло в летописи при создании мифического героя.

Этот разнобой в летописях не случаен. На его основании правомерно утверждать, что реального Ермака в действительности не существовало. А летописцы, выполняя социально-идеологический заказ по возвеличиванию набега казаков на Сибирь, и якобы "покорении" ими этой страны, из рядового казака Токмака создали мифический образ атамана "Ермака". Историки и писатели выполнили заказ, своими писаниями утвердили этот миф в науке и литературе.

Однако, ещё раз анализируя все летописи сборника, невозможно не отметить, что образ и характер мифического героя они нарисовали весьма и весьма противоречивый. А это лишний раз убеждает в том, что "Ермака", каким он ими подаётся, в действительности не существовало. Предводителя, на самом деле, у шайки разбойных казаков не было. Всё решал круг: он постановил бежать от царского преследования в Сибирь, он руководил всеми действиями в Зауралье. Но вождь – предводитель потребовался заказчикам мифа и фальсификации.

Сразу отмечу, что в "Погодинском летописце" совершенно нет упоминания о солепромышленниках Строгановых и пребывании у них казаков.

Продолжая развенчивать миф о "Ермаке", стоит остановиться на том, как летописцы "живописуют" историю "покорения" Сибири русскими казаками.

Какими чёрными красками только не мажет "Погодинский летописец" хозяев Сибири! Он их называет "погаными". Или: "А те, лютые звери, шли дерзко, казалось, что вместо сердец у них острые копья" (с.73).

Эти ругательные характеристики коренных сибиряков летописец перемешивает с отрицательным отношением к их верованиям. "Когда Кучум, стоя на горе высокой, зовущейся Чувашевой, узнал о поражении своих, то приказал муллам своим возглашать богопротивную их молитву и взывать к помощи богопритворных и злобных своих истуканов" (там же). Тут автор показывает полное невежество: муллы не могут взывать к помощи истуканов, потому что последним поклоняются язычники, а мусульмане – Аллаху. Всюду встречаются преувеличения, когда речь идёт о защитниках Сибири: "...И вот в скором времени собрались к нему многочисленные татары и остяки, вогулы и другие ему подвластные народы. А царевича Маметкула послал царь Кучум навстречу русскому отряду с огромным войском...". "...Маметкул с большим войском неверных, что одному надо сражаться с двадцатью язычниками..." (с.71).

Вместе с тем, летописец просто смакует результаты кровавой победы казаков. "...И обагрились тогда поля кровью и мёртвыми телами устланы были..." (с.73), "...и множество нечистых перебили..." (с.81).

Официальная мысль российской идеологии была направлена на воспитание у российского общества чувства жестокости, особенно по отношению к своим врагам и народам, которые завоевывало российское государство.

Главная мысль мифа, созданного "Погодинским летописцем" в 70-х годах XVII века, и в последующем тысячи раз на все лады повторённого российскими историками: "И все русские люди радостью великой исполнились... Воистину достойно вспомнить эту победу над неверными, и дарованную милость Божию роду христианскому, и минувшие года, когда немногими воинами такое знаменательное царство покорено было" (с.75).

Тут летописец игнорирует тот факт, что "Ермак" бесследно исчез в сибирской земле, а Кучум после разгрома шайки казаков-разбойников ещё четырнадцать лет был хозяином Сибири. А его сын Алей оказался пленённым русскими регулярными войсками лишь в 1606 г. – на 22 года позже гибели казаков "Ермака".

О периоде набега летописец сообщает поистине фантастические сведения. ''Ермак'' же с соратниками проявляя мужество, по всей Сибирской земле ходил, никого не боясь, ибо страх Божий испытывали те, кто жил там, словно меч обоюдоострый шёл впереди русского полка поражая многих, устрашая всех. Когда же многие крепости и поселения по реке Иртышу и по всей Великой Оби завоевали, – Назымскую крепость на реке же Иртыше захватили... то возвратились в город Сибирь с богатой добычей и торжеством..." (с.85).

Любимые глаголы летописца: "убили", "перебили", "захватили", "завоевали".

Когда же сибиряки брали верх над казаками, то по этому поводу летописец возмущался: "...как только пришёл тот отряд к бесчестному Караче, так сразу обманом все перебиты были бесчестным тем Карачей" (там же).

И тут он наделяет сибиряков эпитетами "бесчестным" "обманом". Выходит, что коренной народ на своей земле не должен сопротивляться, когда к нему пришёл отряд в 40 человек казаков с огнестрельным оружием. "Брат же царя Кучума царевич Маметкул с большим отрядом напал на них тайно и перебил их..." (с.77).

В данном случае летописец сопротивление сибиряков считает убийством. Он так и называет эту главку: "Об убийстве казаков татарами". И далее: "Об убийстве Ермака и других казаков царём Кучумом" (с.87).

В "Погодинском летописце" повторяется версия о гибели Ермака. "В 1584 году предначертанный час настал – пришла к воинам смерть. Когда Ермак увидел, что его воинов уничтожают неверные, то помощи ни от кого не ожидая, бросился один к своему стругу, но струг отошёл от берега, и (он) не смог догнать, поскольку одет был в железа, в тяжёлый панцирь, и не доплыв до струга – утонул. Случилось это с воинами по Божьей воле в 5 день месяца августа..." (там же). Летописец здесь переписал версию предыдущего летописца о трусливом бегстве "Ермака" с поля сражения "...бросился один к своему стругу...".

"Погодинский летописец" – не простая сибирская летопись. Это начало официального создания мифа о "Ермаке" и "покорении" Сибири. Здесь выступает уже правительственный историк, предшественник Н.М.Карамзина, а не простой казак или ямщик.

Это признаёт и составитель сборника и переводчик летописей Е.И.Дергачёва-Скоп в своём предисловии к летописцу: "В основе же сибирского рассказа "Погодинского летописца" лежит официальная версия, близкая летописи сибирского архиепископского дьяка Саввы Есипова (с.59). Как видим, и последний – лицо официальное по предписанию начальства несколько раньше приложившее руку к созданию мифа о "покорителе" и "покорителях" Сибири. Как и Савва Есипов – церковник придворный "Погодинский летописец" о сибиряках говорит "безбожные идолопоклонники", "неверные", "басурманы".

И лишь только после описания гибели разбойных казаков с мифическим "Ермаком", в летописце начинается история завоевания Сибири Россией. Начинается планово с 1586 г., когда в Зауралье хлынули регулярные российские войска.

"И посылают воеводу Ивана Мансурова а с ним семьсот человек служилых людей из разных городов казаков и стрельцов..." (с.91). "В 1586 году по указу государя и великого князя всея Руси Федора Ивановича пришли из Руси воеводы Василий Борисович Сукин да Иван Мясной, а с ними большой отряд " (сс.91-93. "В том же году пришёл государев воевода князь Федор Горчаков..." (там же). "В 1587 году послан в Сибирь воевода Данила Чулков с большим воинским отрядом..." (там же). Так начиналось нашествие. Только теперь казаки были уже не те. Не разбойные, а вольные охотники, слетавшиеся на добычу по зову российских царей. И тут мы видим уже не мифические истории-сказочки, а реальные факты, с которых начинается официальная история Сибири, история её завоевания Россией.

Нельзя не отметить, что летописец всякий раз возмущался из-за того, что сибиряки иногда заманивали казаков, а затем их, дескать, "убивали", хотя вполне могло быть, что побеждали в боях. Но и российские воеводы не оставались в долгу у коренных сибиряков. Целиком приведу главу под названием "О захвате князя Сейдяка, и царевича Казачьей орды Салтана и Карачи. Тот (Карача) был советником у царя Кучума и перебил обманом казаков Ермака – Ивана Кольцо с соратниками, хитростью заманив к себе, будто для охраны от отрядов Казачьей орды".

"После того как был возведён город Тобольск, при воеводе Даниле Чулкове вышел из Старой Сибири, из города, что от Тобольска 12 вёрст, князь Сейдяк, с ним же был и из города вышел царевич Казачей орды Салтан, здесь же был царя Кучума советник Карача, а с ним отряд в пятьсот человек. И, охотясь, подошли они (берегом) Иртыша почти к Тобольску, к урочищу, называемому Княжий луг, что в двух верстах от того места, где ныне Знаменский монастырь, и начали охотиться с ястребами за птицами.

Увидел их из города Тобольска воевода Данила Чулков, и посовещавшись, направил к князю Сейдяку послов, а приказал им сказать князю Сейдяку, чтобы тот прибыл в город переговорить о мирном соглашении, в то время ещё эти безбожники злобой дышали на православных христиан. Когда послы пришли к князю Сейдяку, то сообщили ему всё то, о чём приказал им сказать Данила Чулков. А князь Сейдяк, слыша от послов те слова, стал советоваться с царевичем Салтаном, да и с Карачей совет держал. И пошли Сейдяк, с ним царевич Салтан и Карача, с ними по их решению воинский отряд в сто человек, остальных оставили за городской стеной. Когда пришли в город Тобольск то воевода Данила Чулков с воинским отрядом встретил их в городских воротах, а оружие им приказал оставить за городской стеной.

И вот пришли все в воеводский дом и сели за стол, ибо всё было уже приготовлено для еды и питья. И много говорили о мирном соглашении. Князь же Сейдяк сидел, задумавшись, ничего не пивши, ни брашна вкусив. Когда увидел это Данила Чулков то сказал князю Сейдяку: "Князь Сейдяк зачем зло замышляешь против государевых людей, православных христиан, ничего не пивши, ни брашна вкусив?". И ответил князь Сейдяк: "Я не замышляю против вас никакого зла". Тогда Данила взял чашу с питием и сказал: "А коли Сейдяк не замышляешь зла против нас православных христиан, то выпей эту заздравную чашу, а за тобой царевич Салтан и Карача". И принял чашу князь Сейдяк, начал пить да поперхнулся. После него принял чашу царевич Салтан, начал пить, также поперхнулся, поскольку они замышляли зло, явно Богом изобличаемы.

Когда это увидели Данила Чулков и служилые государевы люди и поняли, что князь Сейдяк и остальные с ним зло замышляют против государевых людей, православных христиан, то Данила махнул рукой своим, и служилые люди начали неверных убивать. Князь же Сейдяк бросился в окошко, а за ним царевич Салтан и Карача, но сразу пойманы и связаны были, а остальные перебиты. Услышали же стоявшие за городской стеной, что князь Сейдяк схвачен, бросились бежать от страха и в город свой не возвратились. Когда узнали в городе Сибири о таком поражении, то все из города разбежались, никого не осталось… (сс.95-97).

Я не случайно подчеркнул слово "поражение". Оно может произойти в сражении, а тут элементарное хорошо продуманное коварство "всё было уже приготовлено для еды и питья". То же, что заманённые правители Сибири поперхнулись, сказка летописца, явный его художественный вымысел. И чем коварство воеводы Чулкова не чёрное и подлое, поистине чудовищное преступление?!

Самой пространной в разбираемом сборнике является "Строгановская летопись" (сс.108-181), созданная в конце XVII века. В ней содержится 37 пронумерованных и дополнительных глав.

Этот летописец скрупулёзно выполняет социальный заказ солепромышленников Строгановых.

Первоначально сибирское летописание возникло ещё в первой трети XVII века. Вот как об этом сказано в самом конце "Строгановской летописи": "1621 году появился в Сибири, в городе Тобольске, первый архиепископ Киприан и, управляя престолом митрополии, начал церкви Божие строить и монастыри сооружать, как и подобает слову божию. Он то и начал расспрашивать знающих людей, не забывших о тех волжских атаманах и казаках, Ермаке Тимофееве с соратниками, – откуда и как в Сибирскую землю пришли, мужественно сражались и побеждали, и где какие, и в каком из боёв, и с каким атаманом, и кто поименно убиты были.

И, узнав об этом доподлинно, приказал создать синодик и имена их с другими православными христианами, пострадавшими за святую Божию христианскую веру, в тот синодик вписать без отступления..." (сс.179-181).

Этот синодик Тобольского Митрополита не сохранился до наших дней, зато архиепископский дьяк Савва Есипов в 1636 г. на его основе создал подробную летопись.

Далее я представляю слово советскому историку Р.Г.Скрынникову: "Именитых людей Строгановых история Ермака интересовала не меньше, чем жителей Тобольска. Заслышав о том, что в Сибири местный пастырь велел написать историю о сибирском взятии", Строгановы запросили копию Повести и поручили своим людям переработать её.

Придворный историограф Строгановых не походил на пушкинского Пимена, преданного истине. Он слишком явно подчинил своё повествование предвзятой цели. Прежде всего ему надо было возвеличить своих хозяев. Поэтому он дополнил текст Тобольской Повести вымышленными сведениями..." (Р.Г.Скрынников. "Экспедиция в Сибирь отряда Ермака". Ленинград, 1982, с.7).

Историк Р.Г.Скрынников верно обрисовал технологию фальсификации набега разбойных казаков на Сибирь, но и он не избежал домысла. Поминальный синодик у него превратился уже в историю о "сибирском взятии", в Тобольскую Повесть.

Можно с уверенностью сказать, что с создания этой летописи началась фальсификация истории завоевания Сибири. Во-первых, она была подчинена предвзятой цели (в чём прав историк Р.Г.Скрынников), что является социальным заказом на ложь, во-вторых, это стало не только возвеличиванием хозяев придворного историка, но возвеличиванием в целом захватнической политики России в сибирском Зауралье с помощью вымышленных фактов.

Откровенного презрения к завоёванным народам и вранья более всего в этой летописи.

Читаем: "и пошли в стругах своих против сибирского султана полк за полком на освобождение Сибирского царства: место просветить (тут летописец только что не сказал "поработить" – П.Б.) и изгнать варвара (а чем лучше варваров завоеватели? – П.Б.), не знающего Бога" (сс.125-127). Выходит, завоеватели, истребляющие народы, знают Бога! А какой цинизм в одном лишь слове "освобождение!". Освобождение Сибири от сибиряков?!

В отличие от других сибирских летописей, "Строгановская" даёт самое краткое описание Сибири: "А в той Сибирской земле, вдоль тех больших рек, лежат долины широкие и дубравы зелёные. А по тем долинам и дубравам живут разные неверные племена, не знающие Бога, закона его не понимающие, но придерживающиеся закона Магомета, поклоняющиеся идолам и жертвы приносящие кумирам. А различные народы: татары, калмыки, самоеды, Пегая орда и многие другие неизвестные народы – каждый имел своего собственного правителя (с.127). Географическое же описание почти дословно повторяет уже прокомментированные мною летописи.

В противоположность сибирским летописям, многие советские историки врут, что будто бы, российскому государству пришлось "осваивать" пустынную безлюдную территорию, а не завоевывать огнём и мечом, сотнями вымерзая в сибирских снегах, вымирая от голода и цинги, тысячами погибая от стрел и копий коренных народов.

Радуясь собственным победам в Сибири, летописец, в то же время негодует по поводу нападений на российские пределы, хотя и тоже завоёванные ею.

И тут он применяет самые ругательные эпитеты: "...вероломный и не знающий Бога пелымский князь сильным гневом исполнился, а сверх того звериной злобой оказывается охвачен, и замыслил коварное и злое дело в сердце своём, и начал зло с хитростью свивать..." (сс.127-129). Так, прославляя мифического "Ермака", этот летописец, как и все другие, чёрной краской мажет защитника Сибири Кучума и других сибирских предводителей, и одновременно, все сибирские народы. Кстати, пелымский князь Аблегирим – один из сыновей Кучума.

И далее летописец пишет: "Оставшиеся в живых, жители в крепостях и острожках после жестоких притеснений вероломных и неверных татар с трудом смерти избежали..." (с.129).

Затем всё в том же духе, "нечестивых", "неверных", безбожных", "нечестивые варвары", "отступили с позором, словно голодные псы".

Одновременно возвеличиваются казаки "неустрашимыми и доблестными", "выступили отважно и единодушно", "стояли против нечестивых до изнеможения и бились с ними твёрдо и отважно".

А что стоит прямая речь героев летописи, всячески поносящая сибиряков и превозносящая разбойничью доблесть казаков.

"Когда же настала ночь и опустилась тьма, казаки, видевшие у засеки такое сборище нечестивых, испугались и говорили один другому: "Можем ли выступать против такого сборища?". И начали между собой всё это обсуждать, говоря: "Соберём круг и по-доброму посоветуемся о том, уйти ли нам отсюда или выйти (на бой) единодушно" (следует и здесь заметить, что "Ермак" даже не упоминается, только круг – П.Б.). А другие стали говорить: "Было бы лучше если бы мы из этого места ушли, ведь невозможно будет нам сражаться одному с десятью или двадцатью, а то и больше, неужели сами себе убийцами станем?".

Другие же противоположное говорили с твёрдостью: "О, собратья наши, единодушные друзья! Куда нам бежать, ведь осень настаёт, а реки покрываются льдом. Не покроем себя, собраться, дурной славой, не обратим к себе упрёки и не отдадим на поругание и на посмешище неверным и нечестивым басурманам своих собратьев, но возложим упование на Господа Бога – не многими воинами добывается победа, но от Бога свыше помощь даётся, может Бог и беспомощным подать руку помощи. Ведь слышали собратья сами, сколько зла причинил нечестивый и вероломный агарянин, Сибирского царства салтан Кучум Муртазелеев с татарами нашей русской Пермской земле (следует сказать, что и пермская земля Россией была завоевана, хотя ранее ей не принадлежала. – П.Б.), государевы города разорил, а многих православных христиан перебил и в плен взял и острожкам Строгановых сколько бед причинил. Того ради всемогущий Господь Бог воздаст им, нечестивым, за кровь христианскую. Вспомним, собратья, своё обещание, как честным людям перед Богом на крестном целовании обеты дали и обязательства (взяли). И если всемогущий Бог нам помощь подаст, поусердствуем и потрудимся, а о богатстве ни в коем случае помышлять не будем,  даже если все погибнем, и тогда не отступим из-за позора и клятвы, которой поклялись. И если всемогущий Бог, в Троице восславляемый, поможет нам поход завершить и нечестивых басурман православным христианам победить, то и после смерти память о нас не оскудеет и в тех землях и повсюду, а вечная слава наша, будет с великой похвалой" (с.139).

Этот монолог, почти столетие спустя придуманный летописцем, пронизан религиозным фанатизмом. А все эти "обеты" и "клятвы", любому понятно, сочинены летописцем. До них ли было беглым от возмездия казакам?

Для честного историка вся эта "речь" доказательство того, что её "произнёс" устами летописца не "Ермак", а "Другие же противоположное говорили...". Сам летописец убеждает внимательного историка в том, что "Ермак" – это миф. Однозначно, если бы существовал "Ермак" в действительности, то летописец эту "речь" вложил в его уста. Этот страстный призыв свойственен герою предводителю, а не безликим "другим". Однако на этот момент он забыл о мифическом "Ермаке".

А религиозный фанатизм этого и всех других летописцев от церковника – архиепископского дьяка Саввы Есипова, творение которого они местами слово в слово переписывают или компилируют.

Но цитирую дальше главу "О захвате крепости мурзы Атика: "Атаманы же и казаки все друг друга ободрили, и исполнились мужества, и в вере окрепли и говорили единодушно: "готовы умереть за святые Божьи церкви, и за православную христианскую веру пострадать..." (с.141).

Во-первых, и это не речь "Ермака", а атаманов и казаков, во-вторых и тут далее доказательство религиозного фанатизма первого летописца церковника: "...помолимся Богу и пречистой деве его Богоматери", "и угодникам его", "С нами бог!","Помоги нам Господи". И все эти мольбы в одном абзаце.

Нельзя не обратить внимания на то, что казаки истребляли сибиряков с именем Бога, который учит христиан православных: "Не убий!". Летописцы же напропалую "покорение" слабых сибирских народов освещают именем Бога.

И только после процитированного "монолога", как бы мимоходом, появляется имя "покорителя" и его речь: "И вот ночь уходит, рассвет настаёт, и солнце начинает сиять, засветились облака светлым сиянием, а Ермак всё ещё беспокоится о предстоящем деле. И обратился к дружине своей со слезами: "О, друзья и собратья, помолимся Богу, и пречистой его Богоматери, и всем небесным силам и угодникам его, чтобы хранил нас от внезапного нападения нечестивых и безбожных врагов" (там же). Очень яркое и живописное вступление автора и бледная и невнятная речь "Ермака". Это ещё раз свидетельствует о том, что его образ случайный вставной.

Речь не предводителя "дружины", зовущего на неравный бой, а священника, уповающего на Бога.

Особенно вымышленной выглядит "речь" Кучума, в которую летописец вкладывает собственное знание, присущее мифу: "...царь Кучум, видя своё поражение, а царству своему и владычеству конец, обратился к своим с горестными стенаниями: "Нет радости, которая не обратилась бы в печаль. О, мурзы и уланы, бежим немедля, ибо все видим царства нашего падение. Вот пришёл не по царскому указу, не из княжеского рода, но самозванец из обычных разбойников, атаманишка волжских казачишек, Ермак Тимофеев с соратниками 800 человек. И этот из царства меня изгнал и столицей овладел, а сильных и доблестных наших воинов перебил! О, горе мне! Что сделаю и куда побегу? Покрыл себя позором! Ибо кто меня победил и царства лишил? Строгановы из своих острожков послали против меня простых людей, наёмных разбойничков, свою обиду отомстить, и те на нас напав, победили и столько нам бед принесли, войско моё разбили и сына моего ранили, а меня самого опозорили и из царства моего изгнали! Возвратилась злоба моя на мою голову, и злодейство моё обратилось против меня! Я ведь

чужое (горе) с радостью воспринимал, на Русскую землю и Пермь Великую и Строгановых не раз нападал, острожки, сёла и деревни опустошал и много им зла приносил, а ныне всего своего лишён и сам побеждён" (с.143).

Летописец также проигнорировал и тот факт, что настоящая война России за завоевание Сибири началась не с набега разбойных казаков, которые в небольшом количестве едва ноги унесли из Сибири, а со вторжения российских регулярных войск большими массами во главе с царскими воеводами в ранге князей.

Из летописи в летопись миф о "покорении" Сибири "Ермаком" и его шайкой обрастает всё новыми "подробностями", но при этом остаётся постоянно повторяемая основа.

В "Строгановской летописи" победам казаков уделяются целые, а порою многие страницы, зато о гибели "Ермака" скупо и невнятно.

В этой и всех других летописях также игнорируется и тот факт, что "Ермака" давно и в помине не было, а Кучум отстаивал Сибирь от нашествия российских полчищ ещё 13-14 лет, да его сын Алей сопротивлялся до 1606 г.

Советским историкам с профессорскими и академическими степенями заметить бы это вместо того, чтобы сочинять миф о "Ермаке" и "покорении" Сибири разбойными казаками, не подкреплённый никакими документами, которых достаточно для создания истинной истории завоевания Сибири российским государством. Но тогда надо отказаться от концепции "мирной" и "вольной" её колонизации.

Кстати, о пленении Алея тоже лжёт летописец, потому что его победил не князь Сейдяк Бекбулатов сразу после ухода с Иртыша казаков ещё в XVI веке, а сын боярский, первостроитель г.Томска и первый его воевода Василий Фомич Тырков в 1606 г.

Видимо, здесь есть необходимость рассказать правду об одном документально подтверждённом эпизоде завоевания Сибири Россией.

Внук Василия Фомича Тыркова в своей челобитной царю Алексею Михайловичу, тоже Василий, поведал краткую, но ёмкую биографию своего славного деда. Он сообщает: "...в прошлых, государь, годах служил дед мой Василий Тырков блаженные памяти прежним государем и отцу государеву – государю царю и великому князю Михаилу Федоровичу всея Руси в Сибири в Тобольску и в иных сибирских городах тридцать восемь лет всяки службы в детях боярских и многих иноземцев в Сибири Пелымскую и Кондинскую землю под вашу государеву высокую руку дед мой привёл и пелымского князца сына ево Таганая на Лозьве реке дед мой, Василий Тырков, поймал и к Москве отвёз...".

Здесь имеется в виду пленение Василием Фомичом Тырковым сына пелымского князца Аблегирима – Тагая, внука Кучума на реке Лозьве. Из челобитной внука В.Ф.Тыркова известно, что Василий Фомич умер в Тобольске в 1625 году, а участвовать в сибирских походах начал тридцать восемь лет тому назад. И хотя в челобитной не указана конкретная дата пленения Тагая, её легко вычислить. Это был 1587 г. Это был год похода в Сибирь воеводы Данила Чулкова и строительства г.Тобольска, в который он и заманил сибирского князя Сейдяка с его спутниками, участвовавшими в охоте на птиц.

Как свидетельствует "Строгановский летописец", у него был большой воинский отряд. Но это войско вторгалось в Сибирь с кровопролитными боями против войск пелымского князя Аблегирима.

В памяти русских ещё свежи были события 1582 г. когда Аблегирим вторгался в пермскую землю, зорил там русские острожки и поселения теперь же они сами вторгались в Сибирь. Наверняка в составе русского воинского отряда был и молодой воин Василий Тырков. Как видим, сражался он отважно, раз пленил самого предводителя пелымцев Тагая, противостоящего со своими войсками русским.

За свои ратные подвиги В.Ф.Тырков был удостоен звания сын боярский и в последующем стал дипломатом первостроителем города Томска и дважды был его воеводой, удачливым военачальником.

Из этой же челобитной узнаем: "Да в прошлом же, государь, во 114 году воевода князь Роман Троекуров посылал деда моево Василия Тыркова из Тобольска на вашу службу со служилыми людьми в степь на царя Алея сына Кучумова воевать и дед мой с служилыми людьми тово царя Алея на степи погромил совсем имап ево и сестры и племянников в полон взял. (Б.П.Полевой. Новое о Василии Тыркове основателе Томска. Сибирские города XVII начала XX века. Новосибирск, 1981, сс.58-59). Тут комментарии излишни. Следует только заметить, что военная судьба Василия Фомича Тыркова дважды сталкивалась с двумя сыновьями Кучума Аблегиримом и Алеем в сражениях за завоевание Сибири. Только по двум этим фактам можно судить о том, что В.Ф.Тырков был незаурядной личностью. Его имя встречается в наказах царя Бориса Годунова, в трудах автора двухтомной "Истории Сибири" Г.Ф.Миллера, не раз я писал в своей районной и областных газетах. Вышла моя книга, начинающаяся с документальной повести о В.Е.Тыркове.

А вот автор "Строгановской летописи" не опирается на документы, которых о "покорении" Сибири "Ермаком" нет, а сам сочиняет миф, в котором ложь в основе. Слава Богу, о гибели первого воеводы С.Волховского, первого  пришедшего в Сибирь ещё в бытность там казаков- разбойников от голода и бегстве воеводы Мансурова, не добившегося никакого успеха, летописец сообщает правду: "Нечестивые же, собравшись в упомянутом урочище на берегу реки Иртыша, одни пешие другие на конях  с берега стреляя по их стругам, не дали им к берегу пристать. А воеводы,  увидев такое сборище нечестивых, очень испугались и не пристали к берегу, а дальше поплыли вниз по Иртышу до самой великой реки Оби" (с.165).

При этом воевода Иван Мансуров был "с большим воинским отрядом". Так что не так гладко шло завоевание Сибири, как это рассказывалось в летописях о "покорении" её "Ермаком".

Как видим, здесь и в последующем не таким уж триумфальным шествием было продвижение российских войск по Сибири.

О том, что Сибирь не сдалась на милость победителям, а упорно сопротивлялась и в XVI и в XVII и даже в XIX веках, можно приводить исторические свидетельства бесконечно.

В конце "Строгановской летописи" глава без нумерации называется: "Диптиха храбрым ратоборцам Ермаку Тимофееву с товарыщи", а в переводе – "Диптих храбрых ратоборцев Ермака Тимофеева с соратниками". Она служит ключом замыкающим миф, выполненный по заказу русских царей и Строгановых, освящённый церковью: "И так все эти храбрецы погибли, а царство Сибирское освободили  и границы раздвинули, и жизни своей не пощадили, и вечную честь и славу заслужили, у Господа Бога нетленные венцы себе испросили, и в нынешнем веке и в будущем достойную славу и великую честь себе и своему народу, а душам своим помилование обеспечили. И не оскудеет вечная память в будущих поколениях, пока по благоволению Бога стоит вселенная...

Так, собратья, закончилась эта удивительная история во славу Божию, а читающим на пользу..." (сс.177-179).

Этот миф создавали каждый себе во славу: первый – Митрополитом Тобольским и Сибирским Киприаном, – руками архиепископского дьячка Саввы Есипова во славу церкви, второй – дьяком Посольского приказа (неизвестным, но весьма просвещённым, которому были доступны документы) во славу российского государства и третий – Строгановы, чтобы примазаться к той же славе. Но суть всех их была одна – оправдание вооружённого завоевания Сибири. А уж после них пошла писать губерния!

Особенно сказочный строй присущ "Бузуновскому летописцу".

Обращает на себя внимание разброс времени взятия г.Сибири: от 26 октября 1580 г. – в "Погодинском летописце", до 23 октября 1584 г. – в "Бузуновском". Уже это одно свидетельствует об отсутствии документальной основы исторических событий последней четверти XVI века, связанных с завоеванием Сибири Россией, и о мифической основе самих летописей и выдуманных в них подробностях.

С первой половины XVII века летописцы после "Бузуновского", созданного в 30-40-е годы нынешнего  столетия, совершенствуют свой миф, и он обрастает всё новыми подробностями, раздаётся вширь, сохраняя первооснову, в сущности новых фактов не добавляя, лишь обнажая скудность замысла и его явную заданность – мифический "Ермак" "покорил" Сибирь, но привирая, не замечают многих несоответствий в тех же данных, годах и другом.

Так, в "Погодинском летописце" фамилия первого воеводы пришедшего в Сибирь, – Волконский, в "Строгановской летописи" – Болховской, а в "Бузуновском летописце" – Волконский. Здесь указан 1585 г. его прибытия сюда, когда он уже не мог встретиться с "Ермаком", хотя в других летописях утверждается, что он с ним "встречался".

В этом летописце исключительно перевираются годы: "В 1588 году передали Ермаку...". Из этого следует, что в этом году он и погиб, а не в 1584-м. А Василий Сукин, Иван Мясной и Данила Чулков по этому летописцу, прибыли в Сибирь в 1589 г. Этот факт также утверждает в уверенности о мифическом происхождении "Ермака".

В "Вузуновском летописце" по воле автора "Ермак" "вырастает" до титула князя.

Вызывает интерес и следующее сообщение этого летописца, связанное с "гибелью" "Ермака" и его шайки: "А царь Кучум, разведав, внезапно напал на них и перебил всех без исключения... Один только казак с трудом убежал..." (с.205). Значит, в итоге, не казаки одержали в Сибири победу. Напротив они здесь потерпели сокрушительное поражение, как незваные и нежданные пришельцы. Вот истина, опровергающая миф.

Набег разбойных казаков на Сибирь – совершенно случайное явление в истории её завоевания Россией. И я ещё раз повторю, что казаки пришли в Сибирь, опасаясь преследования царских властей, как следует из всех сибирских летописей. Есть и официальный документ: "А ныне есьмя на Волгу людей своих из Казани и из Астрахани многих послали, а велели им тех воров волжских и донских казаков перевешати". (Карамзин Н.М. История государства Российского. Спб, 1843 – Т IX, кн. III-с., 153, прим.663).

Это из указа российского царя Ивана Васильевича (Грозного) 1581 года.

Да разве не известно, что Россия захватнические войны начала с захвата Астрахани и Казани, а также Пермской земли, которую первыми начали "осваивать" Строгановы.

К первой трети XVII – середине XVIII веков относится самый краткий "Пустозёрский летописец".

Начинается он так: "В 1588 году при благочестивом и доблестном царе и великом князе всея Руси Иване Васильевиче были на Волге-реке польские (имеются в виду, живущие в Диком поле, пришедшие оттуда. – П.Б.) люди, казаки – атаман Ермак Тимофеев да Арган Андреев со своей дружиной, нарушили верность государю около понизовских городов, у устья Самары-реки, на государева посла напали и казну царскую разграбили. И царь на них обрушил свой царский гнев и послал гонцов в Нижний Новгород и во все понизовские и польские города, приказал тех казаков, изловив, препроводить, сковав безжалостно, в Москву, поставить перед ним, царем. И казаки Ермак Тимофеев и Арган с Волги ударились в бега..." (с.217).

У этого летописца всё ложь – даты, имена – кроме, подтверждения разбойничьих действий казаков. Даже воевода у него не С.Болховский, а Иван Иванович Киселёв. Построение – по современному принципу – Иванов, Петров, Сидоров, когда неизвестно чьё-либо имя, или его скрывают.

Так писалась история Сибири: с мифа началась, фальсификацией закончилась.

По подобному же шаблону советские историки и писатели много десятилетий (три четверти столетия) сочиняли небылицы о "героях" большевиках- разбойниках – уголовниках Сталине, Дзержинском, Котовском, Камо, сибирских атаманах красных партизанских банд Мамонтове, Щетинкине, Кравченко.

К рубежу XVII-XVIII веков относится "Описание Сибири", содержащееся не в рукописном сборнике, а вошедшее в печатное произведение. Впервые оно напечатано на голландском языке в составе сочинения амстермдамского бургомистра Николая Витзена (Витсена в другом переводе), "Северная и Восточная Татария". Следом появились списки на русском языке и перевод того же времени на немецкий.

Сочинение Н.Витзена (Витсена) "Описание Сибири" озаглавлено: "Описание новой земли, сибирского ханства, в какое именно время и по какому случаю досталось московскому царю, и где та земля расположена" (с.227).

В начале этого перла, претендующего уже на историографию, идут небылицы о походе "Ермака" по реке Каме. Затем следует компиляция летописей о "завоевании" Сибири казаками. "Атаман" тот же – "Ермак" – миф.

Повторяя русских летописцев, голландец Н.Витзен (Витсен) по своему переписывает эпизод "гибели" "Ермака": "...Ермак из своего шатра спального услышал, что напали на него иноверные, и, зная, что место плохое и выстоять невозможно, прыгнул, что есть силы с крутояра в судно, в струговой, но перескочил через три струга, упал в воду, в великую реку Иртыш, в омут, в глубокое место. А на нём в то время были два панциря, которые тотчас утопили (его), и упал он на дно, словно камень. Дружина же его храбрая из того боя вышла целиком, и ни один из них (казаков) не погиб" (с.239).

Врать так врать! Впрочем, тут иностранец лишь по- своему интерпретировал тексты русских летописцев, но подоплёка осталась прежняя – "Ермак" так быстро бежал с поля боя, оставив шайку на произвол судьбы, что "перескочил через три струга". А что он бросил своих соратников, свидетельствует следующая фраза: "...Дружина же его храбрая из того боя вышла целиком, и ни один из них (казаков) не погиб". И хотя понятно, что все это описание – сплошное враньё,  трусость мифического "Ермака" тут тоже налицо.

Нельзя оставить без внимания стойкое представление (особенно, иностранцев) о Сибири и её коренных народах. В данном случае оно проявлено в особенно  выпуклом виде, например, в таком описании, "...татарский царь Кучум в том месте, где под крутояром утонул Ермак, велел рыболовам и слугам своим, сетями и баграми, и всякими снастями искать, чтобы тело Ермака из омута вытянуть. А кто тело того атамана найдёт, и тому царь Кучум обещал дать отвес серебра и чином пожаловать: "А как сыщется, велю тело того разбойника на части изрезать и сам мясо его с сородичами своими буду есть – этого разорителя моего царства" (там же).

В истории сибирских народов неизвестно случаев людоедства, никогда они не питались и мертвечиной, наоборот были исключительно разборчивы в еде. Традиционно употребляли в пищу растительные коренья и травы, они никогда не ели мясо хищных зверей (лисицу, рысь, росомаху, волка), кроме медведя. А татары не ели даже свинину, считая это животное "поганым". А вот голландцы, наверняка, во время голода употребляли и человечину, и мертвечину, да и некоторые другие "цивилизованные" народы.

Хотя "Кунгурский летописец" и помещён в конце сборника "Летописи сибирские", он относится к наиболее ранним из них, потому что создан не позднее 20-40-х годов XVII века.

Он начинается с характеристики "Ермака" и казаков: "Появление разбойника Ермака Тимофеева сына Поволжского. В 1577-78-м годах громил и грабил на Оке, на Волге и на море суда и каторги, купеческие караваны" (с.249). Разбойник – в один голос утверждают все летописи.

И тут вновь мотив набега разбойных казаков на Сибирь (в этом летописце он обозначен особенно отчетливо): "И в том же 1578 (году), 1 октября, послан указ великого государя со стольником Иваном Мурашкиным в Астрахань и по дороге, где тех разбойников ни настигнут, тут (их) допрашивать, бить кнутом и вешать".

Ермак же вместе с дружиной, услышав грозное "слово и дело" августа 29 числа, решил бежать... в Сибирь "разбойничать..." (там же). Вот истинный побудительный мотив набега на Сибирь – спасать шкуры и "разбойничать", а не славу России добывать.

"Кунгурский летописец" является выпиской С.У.Ремезова из "Летописи Сибирской краткой Кунгурской", одной из наиболее приближённых к свидетельствам живых участников набега.

Этот летописец кое о чём проговаривается. Например: "А Ермак в поход каждый струг для дружины своей у Максима снаряжал по принуждению, а вовсе не по доброй воле или взаймы, но убить хотел и имущество его разграбить, хозяйство его и при нём живущих разорить вконец. И напал на Максима с угрозами...". А далее и прямая речь атамана Кольцова: "Эй, мужик, считай, что ты уже мёртв, возьмём и разнесём тебя в клочья" (с.253).

Это описание ещё раз подтверждает разбойничью суть шайки казаков. Ограбили самих Строгановых. И тут летописец, возможно, даже правдивее всех других.

К тому же эта летопись до нас дошла в записи С.У.Ремезова, самого первого историка и писателя Сибири. Не случайно, она называется ещё и Ремезовской.

Но дальше цитирую "Кунгурский летописец": "Тогда напуганный до смерти Максим с помощниками своими отворил амбары хлебные и по росписям полковых писарей, соблюдая вес, выдавал денно и нощно каждому по требованию, общим счётом на струги. И решились все единодушно (выйти) в поход смиренно 13 июня и обещали всё Максиму: "Если Бог направит путь наш к победе и не погибнем, вернём (всё) и возместим убытки после возвращения нашего, если же будем убиты, да успокоит нас прощение твоё в жизни вечной..." (там же).

И если так и было на самом деле, то Строгановы задним числом активно участвуя в создании мифа о "Ермаке", уже придуманном ранее Саввой Есиповым и его последователями, и стремясь доказать якобы свою причастность к набегу казаков на Сибирь, сочинили собственную летопись, прямо противоположную "Кунгурскому летописцу".

Но на основании последнего можно придти к выводу о том, что от них Строгановых, не было никакого посланца на Яик, с которого казаки начали свой путь в Сибирь, и он, юнец, не приглашал разбойников в вотчины Строгановых, а они сами явились в Предуралье и проявили себя там закоренелыми грабителями. Возможно, "Кунгурский летописец" имел документальную основу, когда говорил: "А расписки их (казачих) писарей и записи о службе их, кто именно и откуда родом, и до сих пор у Строгановых в казне находятся" (там же). Если так, то подобная расписка должна быть от "Ермака", будь он реальным лицом, независимо был ли он рядовым кашеваром в шайке, или хотя бы атаманом. Известны же имена атаманов Кольцова (Кольцо), Ивана Грозы и других. А первый в этой летописи указан по имени и фамилии, хотя Кольцо (по другим летописям) могло быть и кличкой. Появилась же откуда-то промелькнувшая в "Погодинском летописце" кличка Токмак. Вероятно,  и была "у Строгановых в казне" расписка казака под этой кличкой, из которой, по моему предположению, и явились на свет более благозвучное имя "Ермак". А Токмак не назван атаманом, потому что в походе он кашеварил.

Автор летописца сообщает: "Было у Ермака два равных ему (атамана) – Иван Кольцов, Иван Гроза" (там же). Как видим, "два равных". Даже создавая миф о "Ермаке", он не ставит его над другими атаманами. И мог вместо него назвать Ивана Кольцова или Ивана Грозу, у последнего кличка тоже благозвучная, но они известны по документам о разбоях на Дону и Волге. Ему, как и всем другим летописцам, приглянулась кличка безродного и безымянного, и преобразовав того Токмака в "Ермака", отчество ему присочинили.

В "Кунгурском летописце" и далее проскальзывает истина, когда речь заходит о разбойничьих делах казачьей шайки: "…А наказание за преступление учинили плетьми, а кто, не желая быть с ними, задумает бежать и покинет их, и тому наказание по-донски: насыпав песку за пазуху и посадив в мешок – в воду... ведь более 20 человек с песком и каменьями в Сылве утоплены..." (с.255). Тут отличное знание воровских законов, но и оно не случайное описание: придаёт большую достоверность мифу.

Нельзя не заметить в летописце нездоровое бахвальство в истории завоевания Сибири: "...и наполнили озеро трупами, и то до нашего времени известно, как Банное Поганое, полное костями человеческими" (там же). Идеология – кровавая изначально. Не щадят ни своих, убивают не только за деяния, но и по подозрению, ни тем более завоёванные народы.

Вот ещё образчик: "И приехав в ближнюю Аремзянскую волость, острожек укреплённый взял, а многих лучших стрелков из лука повесил за ногу и расстрелял" (с.257). Речь здесь идёт об атамане Богдане Брязге.

Похоже, что автор "Кунгурского летописца" сам ужаснулся от злодеяний разбойной шайки казаков в Сибири. И ещё один яркий и жуткий образ бесчеловечных расправ над сибиряками, совершённых казаками: "И ясак собрал "за саблею" и положил на стол кровавую и приказал в верности присягать государю царю... (там же).

И всё это называется мирным присоединением Сибири к России.

Так же "мирно" покорились и остяки (манси, ханты): "...и вели бой часа три, и видели (остяки) убиваемых и сдались, и ясак принесли щедрый..." (с.261). Здесь последняя четверть XVI века, но весь XVII век северные народы Сибири оказывали упорное сопротивление российским властям и войскам.

Тут я вернусь к "Румянцевскому летописцу": " Пегая орда и остяки, и самоеды закона не имеют, поклоняются идолам и жертвоприношения совершают, звериное и гадов мясо едят, и кровь пьют как воду, и коренья едят... (с.11). Далее следует продолжение этой лжи: "...местность же та пустынна и неизвестна людям". Последнее утверждение, насквозь лживое послужило для всех будущих историков поводом для того, чтобы писать, будто Россия осваивала свободные и безлюдные земли и пространства. Более всего это относится к советским историкам. Досоветские историки однозначно признавали, что Сибирь Россией завоевана и превращена в многовековую колонию.

А теперь перехожу к анализу сочинений признанных историков.

Н.М.Карамзин, создатель двенадцатитомного труда "История государства Российского", тоже пошёл по стопам сибирских летописцев, когда писал о Ермаке. И это естественно потому, что он не располагал никакими документами о набеге разбойных казаков на Сибирь, да их и не было в государственных архивах. И само повествование об этом знаменитого русского историка всем своим строем похоже не на исторический труд, а на летопись.

Не случайно Владимир Козлов – автор статьи "Летописец государства Российского" опубликованный в № 7 журнала "Родина" за 1989 г. писал следующее: "Таким образом, Карамзин не смог, да и не пытался показать объективный характер присоединения Сибири. Конечно, автор статьи имел в виду иной контекст, но такая концепция существует и напрямую.

Н.М.Карамзин своё повествование о "Ермаке" начинает и выдерживает до конца в летописном ключе: "В то время, когда Иоанн, имея триста тысяч добрых воинов, терял наши западные владения, уступая их двадцати шести тысячам полумёртвых Ляхов и Немцев, – в то самое время малочисленная шайка бродяг, движимых и грубою алчностью к корысти и благородною любовию ко славе, приобрела новое царство для России, открыла второй новый мир для Европы, безлюдный и хладный, но привольный для жизни человеческой, ознаменованный разнообразием, величием, богатством. Естества, где в недрах земли лежат металлы и камни драгоценные, в глуши дремучих лесов витают звери, и сама Природа усевает обширные степи диким хлебом; где судоходные реки, большие рыбные озёра и плодоносные цветущие долины, осенённые высокими тополями в безмолвии пустынь, ждут трудолюбивых обитателей, чтобы в течение веков представить новые успехи гражданской деятельности, дать простор стеснённым в Европе народам и гостеприимно облагодетельствовать излишек их многолюдства. – Три купца и беглый Атаман Волжских разбойников дерзнули без Царского повеления именем Иоанна завоевать Сибирь..." (с.63 – цитируется здесь и далее по публикации указанного журнала "Родина").

Создатель всеобъемлющей "Истории государства Российского", пишущий слово "Природа" с большой буквы, предрекая Сибири "в течение веков представить новые успехи гражданской деятельности, и дать простор стеснённым в Европе народам и гостеприимно облагодетельствовать излишек их многолюдства", не оказался ни провидцем,  ни пророком,  не прозрев предстоящего варварского бесчеловечного прогресса европейской "цивилизации".

Н.М. Карамзин и предполагать не мог, что в течение веков Сибирь окажется поруганной и глобально ограбленной, в том числе и Западной Европой, на которую он кивал, что "второй новый мир" будет превращён в мировую свалку индустриального мусора и смертельных радиационных отходов, а её недра окажутся переправленными в Европу: уголь, сырьё всех металлов, драгоценные металлы и минералы, газ и нефть. Мог ли этот великий историк предвидеть, что из Европы в Сибирь придут варяги, где для них нет ничего святого.

Выполняя социальный заказ, уже не предписанный сверху непосредственно, но в русле уже сложившегося за столетия стойкого идеологического стереотипа, штампа, Н.М.Карамзин в создании мифа о "Ермаке" скрупулёзно следует за летописцами: "призывая Донских Атаманов, Строгановы имели в виду не одну защиту городов своих: испытав бодрость, мужество и верность Казаков; узнав разум, великую отвагу, решительность их главного Вождя, Ермака Тимофеева, родом неизвестного, душою знаменитого, как сказано в летописи; составив ещё особенную дружину из Русских, Татар, Литвы, Немцев, искупленных ими из неволи у Ногаев... добыв оружия, изготовив все нужные припасы, Строгановы объявили поход, Ермака Воеводою и Сибирь целию. Ратников было 840, одушевлённых ревностию и веселием: кто хотел чести, кто добычи..." (сс.63-64).

Таким образом, признанный историк как бы узаконил на века летописный миф и о "Ермаке", и об участии Строгановых в организации похода казаков в Сибирь. Одновременно, он окончательно закрепил в истории версию о казаках-разбойниках, по его выражению, это была "шайка бродяг", не замечая, а, скорее всего, игнорируя несоответствие во фразе: "...малочисленная шайка бродяг, движимых и грубою алчностию к корысти и благородною любовию ко славе..." Н.М.Карамзин здесь совмещает несовместимое в природе человеческого характера. Какая может быть честь у разбойника, сажающего в мешок с песком или камнями, чтобы надежно утопить, хоть ограбленного купца, и даже посла, хоть своего сотоварища по разбою. Последнего только за то, что он отказывается идти на очередной разбой. Непостижимо, но такие описания, содержащиеся в летописях, знаменитый историк игнорирует.

Странно, что последовательно опираясь на "Строгановскую летопись", Н.М.Карамзин не обращает внимания на её фальсификационную заданность, стремление их примазаться к чужой "славе", которая, на поверку, вовсе и не слава, потому что набег разбойных казаков, этих бродяг на Сибирь в итоге окончилась их поражением и гибелью. Но на основании социального заказа эту историю было выгодно возвеличить. Ведь, если бы правдиво освещались действия регулярных российских войск в Сибири, то следовало бы говорить не о "мирном" её присоединении, а об её завоевании, как объективно это признавал другой великий историк – Г.Ф.Миллер, который создал "Историю Сибири" (двухтомную) на основе сотен собранных им подлинных документов.

Далее Н.М.Карамзину потребовалось сочинять и собственные небылицы, которых не было даже в мифической "Строгановской летописи": "Воевода (имеется в виду "атаман" казачьей шайки "Ермак". – П.Б.) устроил войско; сверх Атаманов, избрали Есаулов, Сотников, Пятидесятников: главным под ним был неустрашимый Иван Кольцо. Нагрузив ладии запасами и снарядами, лёгкими пушками, семипядными пищалями; взяв вожатых, толмачей, иереев; отпев молебен; выслушав последний наказ Строгановых... Ермак с обетом доблести и целомудрия, при звуке труб воинских 1 сентября 1581 года отплыл рекою Чусовою к горам Уральским..." (с.64). В этой летописи нет в помине ни есаулов, ни сотников, ни пятидесятников, ни иереев, ни звука труб воинских. Так миф, волею уже историков, начинает обрастать не существовавшими в действительности деталями и подробностями, заставляя легковерных читателей поверить в него, как в саму реальность.

А то, что Н.М.Карамзин, чтимый мною, в своём описании воспользовался "Строгановской летописью", однозначно. Только в ней указано, что в набег на Сибирь "собралось всего 840 человек". В других летописях указывается и 540, и даже 5000 человек в "Кунгурском летописце". Современные историки указывают в основном 540 человек.

Правильно заметив, что: "...северные Моголы и Татары не сумели воспользоваться изобретением пороха, и в конце XVI века действовали единственно оружием времен Чингисовых...", далее Н.М.Карамзин копирует летописца: "...Каждый богатырь Ермаков шёл на толпу неприятелей, смертоносною пулею убивал одного, а страшным звуком пищали своей разгонял двадцать и тридцать. Так, в первой битве на берегу Тобола, в урочище Бабасана, Ермак, стоя в окопе, несколькими залпами остановил стремление десяти или более тысяч всадников Маметкуловых, которые неслись во весь дух, потоптать его" (там же). Во всём Сибирском ханстве было всего десять тысяч населения со стариками, женщинами и детьми, а главное войско Кучума во главе с его сыном Алеем находилось в европейской части Зауралья, осаждая г.Чердынь. Но, следуя за летописцем, уважаемый историк встал на путь лжи и фальсификации истории завоевания Сибири.

В противовес будущим историкам и писателям, врущим, в своих описаниях "столицы" Сибири, Н.М.Карамзин верно описал её: "26 Октября Ермак, уже знаменитый для Истории, отпев молебен, торжественно вступил в Искер или в город Сибирь, который, стоял на высоком берегу Иртыша, укреплённый с одной стороны крутизною, глубоким оврагом, а с другой тройным валом и рвом... (там же). И правильно, что историк не увидел в Искере ни улиц, ни ханского дворца, которых там не было и не могло быть. За рвом и валом может находиться лишь несколько юрт ханской семьи. До настоящего времени на этом месте, если его не смыло Иртышом, должно остаться городище: рвы осыпались и заросли лесом, став археологическим памятником.

Далее Н.М.Карамзин, чуть ли не слово в слово копирует летопись: "Оставив в Искере часть дружины, Ермак с казаками поплыл Иртышом к Северу... он шёл мирно до устья Аремдзянки, где Татары ещё независимые, засели в крепости и не хотели сдаваться: взяв, её приступом, Атаманы велели расстрелять или повесить главных виновников сего опасного упорства. Все иные жители, смиренные ужасом, клялися быть подданными России, целуя омоченную кровью саблю..." (там же).

Странно, что почтенный историк, вторя летописцам, живописует кровавые картины истории, закрепляя не лучшие её страницы.

Н.М.Карамзин, изучив историка завоевания Сибири по летописи, слабо представляет её географию. Он повторяет за летописцем: "...один выстрел рассеял их, и Казаки овладели городком Нарымским..." (там же). Во-первых, шайка казаков никогда не доходила до Нарыма (не города, который появился лишь в 1595 г.), а края, его территории, во-вторых, у летописца этот городок назван городом Назымом.

И хотя Н.М.Карамзин вкладывает в уста казаков – послов к Ивану Грозному следующие слова: "...бедные, опальные казаки, угрызаемые совестию, исполнённые раскаяния, шли на смерть и присоединили знаменитую Державу к России, во имя Христа и Великого государя, на веки веков, доколе Всевышний благоволит стоять миру...". Понятно, что это и позиция автора. Однако, и большевики считали, что навечно утвердили свой режим и "советскую власть", да просчитались. Нет ничего вечного во всей Вселенной. Сибири ещё предстоит великое будущее.

В дальнейшем у историка проскальзывает и такое: "Между тем завоеватели Сибирские...". Завоеватели – это уже точно и честно.

И, наконец, Н.М.Карамзин изображает собственную версию, хотя и мало чем отличающуюся от летописной, гибели "Ермака", так и не поняв, что в действительности такой личности не было, поверив в миф: "Заиграло Кучумово сердце, как сказано в летописи, он напал на россиян полумёртвых (в ночи 5 августа) и всех перерезал, кроме двух: один бежал в Искер; другой, сам Ермак, пробуждённый звуком мечей и стоном, издыхающих, воспрянул... увидел гибель, махом сабли ещё отразил убийц (а бывают ли в сражении убийцы? – П.Б.), кинулся в бурный глубокий Иртыш и, не доплыв до своих лодок, утонул отягчённый железною бронею, данною ему Иоанном?.. Конец горький для завоевателя..." (там же).

Возможно, и пошла распространяться по историческим компиляциям и страницам беллетристики легенда о кольчуге, якобы присланной к "Ермаку" самим Иваном Грозным. Из сибирских летописей этого не известно, да и некому было её присылать. "Ермака" как такового не было в исторической действительности, а атаманов было пятеро,  на всех по кольчуге не наприсылаешься. Из летописей известно, что в награду казакам за временные успехи были присланы из царской казны "деньги, одежда и шелка". Откуда только взял историк царскую "железную броню"?!

Вслед за автором публикации в журнале "Родина" Владимиром Козловым приходится признать, что Н.М.Карамзин не сумел создать исторически правдивую картину набега казаков-разбойников на Сибирь. Зато знаменитый и высоко чтимый мною историк на века утвердил миф о "покорителе", Сибири "Ермаке", как якобы реальном человеке.

А вот "Историческое обозрение Сибири" П.А.Словцова исключительно выгодно отличается от многотомного труда Н.М.Карамзина тем, что его автор в своей работе использовал 20 исторических источников, многие из которых являются сборниками архивных документов: "Полное собрание законов Российской империи", "Собрание государственных грамот и договоров", документы, собранные по всей Сибири Г.Ф.Миллером и другие. И он все их критически осмыслил. Не всякие факты, кем-либо изложенные, он принимает на веру, а проверяет и перепроверяет и часто приводит те и другие версии.

Правда, "биографию" "Ермака" он излагает, опираясь на летописный "Тобольский сборник", в котором он, видимо, и встретил "Бузуновский летописец", где приводится эта "биография": "Ермак сказывал о своём происхождении, что дед его был посадский Оленин, а отец, принуждённый искать пропитание инде, сперва приютился на Усть-Каме, потом переселился, с прозванием Поволжского, на Чусовую к Строгановым, с двумя сыновьями, из коих один назвался Василием, т.е. он сам. Тут Ермак привык к разгульной жизни на судах; после чего оставался шаг до известного промысла каспийских флибустьеров..." (П.А.Словцов. Историческое обозрение Сибири. Новосибирск, 1995, с.82 – комментарий).

Но в данном случае уж невозможно было бы ни проверить, ни перепроверить, и историк на веру принял летописца, пересказав её несколько по-иному. Однако сегодня есть возможность подвергнуть анализу это изложение П.А.Словцова. Итак, не "Ермак", а Василий, если такой был в действительности, то, значит, у него – рядового казака была кличка Токмак,  и был он не атаманом, а походным кашеваром. И летописцами преобразованная эта кличка в Ермака потребовалась для того, чтобы невозможно было документально проверить реальность образа "Ермака". А русским историкам-компиляторам для того, чтобы усомниться в реальности существования "Ермака" нужды не было. Они создавали миф о "покорителе" Сибири.

Естественно, что П.А.Словцов не усомнился в реальности "Ермака", как и все другие. Однако, он всё таки выверенно пишет: "Завоеватель Кучумова юрта действительно схватил венок свой, покорил страну, собирал дани и в очаровании самоудовольствия с месяц принимал подданство устрашённых аулов на своё имя, а не на имя своего природного государя, которого столица за десять лет (1572) была превращена в пепел от крымцев, и чуть ещё не пылала она в голове Ермака – хана иртышского, попрекаемого старыми расчётами совести" (сс.82-83). А в подстрочном комментарии историк добавляет: "Фишер на стр.134 и 135. Тоже у Миллера. Кажется, что Ермак, отправив Кольцова в Москву с донесением о покорении Сибирского царства и с богатым приношением даней, желал присылки войска, а не смены себе. Ибо, когда кн.Волховской от царя и прибыл на Искер с отрядом в 500 ратников и с преимуществом власти, и Ермак перестаёт действовать, не заботится о продовольствии прибывших казаков, умирающих от голода и цинги, пока не скончался воевода Волховской. Тогда Ермак опять начинает принимать известные ему средства к обеспечению здоровья команды. Чему это приписать? Ошибке ли воеводы или оскорблённому чувству Ермака?" (с.83).

Тут не только Словцов – современник Карамзина, родившегося годом раньше первого, – но и Фишер и Миллер – первые историки Сибири – имеют в виду "Ермака" как реальную личность, так как находятся в плену летописной концепции социального заказа.

И если бы я их концепцию принял и согласился "Ермака" считать реальной личностью, то его и посчитал первым областником, попытавшимся объявить себя единовластным правителем Сибири. Правда, это я к слову.

П.А.Словцов же до конца верит мифу, когда пишет: "...Ермак с умилением выслушал милостивую грамоту царя Грозного, удовлетворённого отмщением хану – убийце (имеется в виду, что русский посол к хану Кучуму Третьяк Чубуков был им убит. – П.Б.), где с благоговением принял дары царские с двумя кольчугами..." (там же). И не многозначительно ли окончание этой фразы добросовестного историка: "...приятно ли менять события важные, минуты торжественные на подозрения недобрые, в угодность исторической строгости?". Здесь явное сомнение П.А.Словцова в отношении истины. Зато Н.М.Карамзин говорит о царском даре "Ермаку" вполне утвердительно.

Но, покончив с мифом-легендой о "Ермаке", П.А.Словцов далее переходит к истинной истории Сибири. Хотя, ссылаясь на него, вернусь несколько назад. Словами этого историка попытаюсь доказать, что не "Ермак" начал завоевание Сибири, а началось оно значительно раньше: "Меч московский около 1581 года омылся в крови дерзких. Древки знамён и рукоятки бердышей обвились, так сказать, бобрами и соболями, и победа властным пером приписала к титулу повелителя московского два вечных слова: обдорского и кондинского" (с.78).

И сам историк спрашивает, продолжая миф о "Ермаке": "Наследство, какое нам осталось от Ермака, есть мраморная пирамида..." (Мелким шрифтом она описана детально): "Мраморная пирамида. Памятнику Ермаку, пирамидальному и четырёхгранному, собственное имя обелиск. На сём обелиске высечены надписи со стороны. – "Покорителю Сибири. Ермаку, с Ю. – 1581, с С. – 1584. с В. – Воздвигнут в 1839. ...Это памятник для памяти, а не для фантазии" (там же).

Но если для П.А.Словцова "не для фантазии", то я с ним, как и летописцами и его последователями досоветскими и советскими не согласен и, наверняка, доказательно оспариваю.

Тем более, что далее он сам говорит: "Если неоспоримо, что от завоеваний необыкновенного казака ничего не осталось, даже и мнимой перекопки, то возобладание не шаткое, конечно было творением царским. Оно началось с 1585 г., когда первый русский городок явился на Оби... и по слову воеводы Мансурова, привёл пушечным выстрелом в трепет скопища вогулов и остяков. Вот где опнулась русская держава над Сибирью и встревоженные остяки вызвались в 1586 г. через старшину Логуя вносить царю двугодовой ясак (по 14 сороков соболей) на Выми, в том расчёте, что после дани незачем русским являться на Обь..." (с.88).

Вот более точный взгляд честного историка: "...от завоеваний необыкновенного казака ничего не осталось...". Это, во-первых. А во-вторых, указана точная дата начала завоевания Сибири Россией – 1585 г., когда сюда пришли регулярные российские войска во главе с воеводой. Но ещё и тогда остяки, согласившись платить дань российскому царю, надеялись от него лишь откупиться, а не входить к нему в подданство. Однако историк констатирует: "...но остяцская политика дала промах. Русская держава вскоре перенеслась в Тюмень, потом в Тобольск, из которого она распространялась смело..." (там же).

Уже из летописей известно, что с того времени в Сибирь российские вооружённые до зубов ружьями и пушками устремились полчища за полчищами. Это были теперь войска, хорошо обученные, приобретшие боевой опыт во многих войнах. Здесь, в Сибири, только совершенствовали его в новых, не обычных для них ранее условиях, где высокие горы и бескрайняя тундра и степи, дремучие труднопроходимые леса, многочисленные и многоводные реки, невиданные в европейской части морозы зимой, а летом едучий гнус, где нет традиционных для русских продовольственных запасов. Не, случайно же, от голода и цинги погиб здесь князь С.Волховской и все 500 пришедших с ним стрельцов.

П.А.Словцов пишет и о причине поражения в сущности-то небольшого Сибирского ханства: "Вот туземцы, которые пресмыкались, от Урала до Енисея, по трём продольным плоскостям, из которых одна тундропромёрзлая, другая лесисто-болотная и третья хлебородная, заселённая татарами, пахарями в одной крайности. Вот сограждане, поневоле примирившиеся с русским новосельем, потому что не бывало у них в руках огнестрельного оружия, кроме лука и стрелы, страшной для зайца и тетерева" (с.89).

Местами П.А.Словцов допускает непростительные выпады против сибиряков, которых Россия завоевала, не останавливаясь перед истреблением многих коренных здешних народов, орудовавшая тут огнём и мечом: "...эта сволочь человечества, скажите, не сама ли себя осудила на все последствия твёрдой встречи. Просвистала подле ушей Закаменных пуля из большой пищали, и Сибирь северная стала для России самородным зверинцем, кладовой мягкой рухляди" (там же).

Вообще словечком "сволочь", любимым историком, пестрит эта книга. А нельзя ли его применить и к завоевателям, ведь цивилизованные варвары были жестоки и коварны: расстреливали и вешали, озёра заполняли трупами сибиряков.

И этому историку понадобился миф о "покорителе" Сибири "Ермаке" в зачине его в целом значительного, я бы сказал, прекрасного по исполнению и научной достоверности труда.

А теперь, когда я проанализировал летописи сибирские и труды более чем знаменитых русских историков, искренне уважаемых мною, перехожу к анализу двух авторов советского периода, постаравшихся фальсифицировать историю сибирскую.

Русские и советские учёные, основываясь на летописях сибирских, насочиняли всевозможных домыслов и вымыслов, чтобы из рядового безродного и безымянного казака сделать героя – "покорителя". Тот же Р.Г.Скрынников, вообще-то добросовестный исследователь, на которого я уже ссылался в своей книге, не удержался от этого: "Ермак бился с врагом до последней минуты, прикрывая отступление отряда", – пишет он в своей брошюре "Экспедиция в Сибирь отряда Ермака", изданной в г. Ленинграде в 1982 г., рассказывая о его гибели (с.30). Получается совершенно противоположная версия, потому, что в большинстве летописей говорится о том, что "Ермак" в последнем своём сражении проявил трусость, один бежал с поля боя, бросив своих соратников.

Вот как Р.Г.Скрынников подаёт это в своей брошюре: "…Поздние летописцы утверждали, будто Кучум, внезапно напав на спящий лагерь, истребил казаков всех до единого. Иначе изображали дело участники похода. Тобольские ветераны помнили, как разбуженные среди ночи, они "ужаснулись" и пустились "бежать", а некоторые ("иные") остались лежать, побитые "на станах". О том же говорили татарские предания, основанные на воспоминаниях воинов Кучума. "Храбрый ваш воин Ермак, – говорили татары, – виду дружину свою от нас побиваемую", побежал к стругу и не мог добраться до своих, "понеже бо в дали расстояния". Ермак подбежал к берегу, когда казачьи струги уже исчезли в непроглядной тьме" (с.29). Доктор исторических наук сам не замечает того, сколько противоречий в этом его небольшом описании.

Во-первых, он использует предосудительный приём, отдельные слова и фразы летописи и предания вырывая из всего подтекста и подстраиваясь под собственную версию. Во-вторых, татарские предания представлены в переводе на русский язык, и они могут быть интерпретированы по-своему, так, как это выгодно переводчику. К тому же, из них тоже следует, что "Ермак" "виду дружину свою от нас побиваемую" побежал к стругу". То есть, легенда подтверждает версию летописцев о трусости "Ермака". Далее историк утверждает: "Ермак подбежал к берегу, когда казачьи струги уже исчезли в непроглядной тьме". А это уже элементарная отсебятина, такая же, как и его утверждение о том, что "Ермак бился с врагом до последней минуты". Его "дружина" – то была перебита, и летописцы утверждают, что уцелел всего один казак. Откуда же тогда Р.Г.Скрынников взял, что "казачьи струги уже исчезли в непроглядной тьме"? Ведь единственный казак, оставшийся в живых, мог бежать пешком. Да так оно в действительности и было, потому что струг, вмещавший по 20-30 казаков, неподсилен был одному человеку.

Из версии Р.Г.Скрынникова, не напрашивается ли вывод о том, что "храбрые покорители" Сибири, "неустрашимые" в других сражениях с сибиряками, на этот раз бежали, бросив одного "Ермака". Подобного нет даже в летописях. Лишь только на основании этого утверждения современного историка можно заключить, что в действительности не существовало никакого "Ермака".

Конечно, почтенному доктору исторических наук напрямую социального заказа на утверждение мифа никто не давал, свой труд он создавал на основе сложившейся за века идеологии, официальных, штампов и стереотипов, свои знания и ум нацелив не против фальсификации истории, а на её развитие и дальнейшее утверждение. Но это не вина Р.Г.Скрынникова, а беда, он следовал общепринятой официальной концепции.

В своей брошюре этот историк предпринимает все усилия, чтобы доказать то, что "Ермак" был реальным лицом. Он нашёл не подтверждённое никакими документами свидетельство того, что: "...летом 1581 г. Ермак сражался с литовцами на западных границах под Могилёвом..." (с.11), а потом, дескать, объявился сперва на Волге, а затем и на Яике, где проходил войсковой круг воровских казаков.

Решив обелить мифического героя, Р.Г.Скрынников, отыскал некую зацепку: "самым ранним источником, упоминающим имя Ермака, является отписка коменданта Могилёва Стравинского королю Баторию. В конце июня 1581 г. комендант сообщил Баторию о нападении русских на вверенную ему крепость и поименно перечислил царских воевод, участвовавших в нападении. Последним в его списке

значились "Василий Янов – воевода казаков донских и Ермак Тимофеевич – атаман казацкий" (с.9). Хотя и окавычена (вырванная из контекста) часть фразы из сообщения коменданта Могилёва, но приведённое в ней отчество Ермака с окончанием на "вич", вызывает сомнение. К тому же, атаман у казаков был не таким уж большим должностным лицом (чаще всего, каждого казака звали атаманом, как поляка – паном), чтобы его отчество писать с таким окончанием.

Кроме того, дальше и вообще следует путаница: "Пленные не случайно назвали имя Ермака рядом с именами других воевод" (там же). Во-первых, воевода у казаков мог быть только один, и он был – Василий Янов. Остальные, наверняка, были лишь атаманами или казаками.

И тут не может не привлечь, внимание искушённого читателя и особенно исследователя, дата сообщения коменданта Стравинского – конец июня 1581 г. В этом году разбойные казаки, как указывается летописцами, устремились в Сибирь, спасаясь от царского преследования. Правда, Р.Г.Скрынников вроде аргументировано доказывает, что летописцы не правы, и казаки направились в Сибирь ровно через год. Но это не доказательство, что против литовцев сражался именно тот Ермак. Концепция выстраивается по принципу: скоро сказка сказывается, но игнорируется конец этой поговорки – да не скоро дело делается. Мог ли тот "Ермак" даже через год оказаться во владениях Строгановых? За этот период произошло множество событий, и на каждое требовались многие недели и месяцы – слишком огромны расстояния от западных границ до низовьев Волги и Яика, а затем до верховьев Камы и чтобы перевалить через Уральские горы. А вот имя реального человека для создания мифического героя, если реальный Ермак тоже был. Ведь в "Бурзуновском летописце", повторюсь, сказано: "А Ермак – это значит: дорожный артельный таган, по-волжски – ручная мельница на жерновах". То есть, это лишь кличка, а не имя. И скорее всего, она присваивается пустомеле, болтуну, в лучшем случае, – хвастуну. А в древности клички были исключительно меткими и так липли к человеку, что впоследствии становились фамилиями.

Р.Г.Скрынников игнорировал датировку начала набега не только летописцев, но и таких его предшественников, как Н.М.Карамзин и П.А.Словцова, родившихся в XVIII в., первый – в 1766, второй – в 1767 г.

Но кроме того, чтобы доказать, что казаки устремились в Сибирь не в 1581, а в 1582 г., ему пришлось обосновать и то, что через Уральские горы они перевалили всего за полтора месяца. А ведь сибирские реки, особенно малые, по которым казаки плыли до больших рек, замерзают в середине октября, и этого не знает только не посвящённый. А казаки заняли город Сибирь 26 октября, действительно в 1582 г. Да в пути выдерживали многие сражения и раньше этой даты. По Скрынникову выходит, что у казаков не было ни зимовки на Урале, ни Кокуй – городка.

Р.Г.Скрынников пишет: "Студенты Пермского университета провели эксперимент. Они повторили на лодках путь Ермака, на что у них ушло четыре месяца, этот факт, однако, не может опровергнуть приведённую выше хронологию (скрынниковскую. – П.Б.) похода Ермака. Плавание студентов лишний раз подтверждает, сколь ограничены возможности эксперимента в историческом исследовании. Оценивая опыт пермяков, надо учесть, что за прошедшие четыреста лет уральские и сибирские реки, сильно обмелели и что лодки студентов не быстроходные казачьи струги, а студенты не казаки...

Приходится отбросить как недостоверные представления о трёхлетних кровавых боях, якобы выдержанных Ермаком на пути к Кашлыку. На самом деле, столица Сибирского ханства Кашлык была занята не в итоге длительного кровавого завоевания, а в результате казачьего набега, скоротечного и неодолимого" (сс.11-12).

Выходит, что казаки от Камы до Иртыша и Оби вообще прошли без единой стычки и выстрела. А где же те "десятки" тысяч татар и остяков, где каждый казак, сражающийся против 20 и 30 сибиряков, о которых рассказывают летописцы и многие, да все историки?

По Скрынникову выходит, что казачьи струги не были нагружены запасами продовольствия не менее, чем на одну зимовку, боеприпасами (порохом и свинцом), тяжёлым огнестрельным оружием вплоть до пушек, зимней одежды, что с верховьев западных рек на верховья восточных не было двадцатипятивёрстного сухопутного волока их стругов вручную. А другие авторы вообще утверждают, или предполагают, что казаки через Урал сухопутьем перевалили без своих стругов, а в Зауралье построили новые. А если и переносили струги на руках, то ведь с ними карабкались на крутые горы и скалы, заросшие многовековым лесом. Значит, сквозь горную тайгу требовалось делать просеку.

В сказочку Р.Г.Скрынникова поверит разве ещё несмышлёный ребёнок, а современный – не всякий. Нет, переход через Уральские горы для казаков был не так гладок и лёгок, как его изобразил автор цитируемой брошюры.

Слава Богу, Р.Г.Скрынников признаёт, что то был казачий набег на Сибирь.

Как и все летописцы и историки, Р.Г.Скрынников вольно или невольно выполняет задачу оправдать завоевание Сибири Россией. И этого историка не упрекнёшь в лизоблюдстве, потому что тут идеология всего российского общества, выработанная в течение столетий. Он подвержен традиционному для каждого россиянина комплексу в отличие от американцев.

В начале ноября 1996 г. мне довелось участвовать в двух русско-американских конференциях (трех – и двухдневной), проходивших в городе Томске, на базе Томского Госуниверситета. Из 36 американцев, участвовавших в них, было много профессоров и докторов исторических наук. Они в своих докладах сообщали историческую правду.

Не могу "пройти" мимо одного из "художественных" произведений о "Ермаке". Это брошюра прозаика, петербуржца Николая Коняева "О себе Ермак известие дал...", изданная в Москве в 1984 г. Она открывается одноимённым очерком.

Хотя Н.Коняев в своём очерке допускает много домысла и вымысла (что для очерка запретно), но  не могу не привести из него небольшую цитату о конце "Ермака": "Может быть, таким и должен был быть его путь, чтобы, возникнув из слухов, издыхания народа, уйти в мутную воду Иртыша..." (с.31).

Но ещё, значительно раньше, Н.Коняев пишет: "Человек, который, возникнув из слухов, с небольшой дружиной ушёл в Сибирь и сразу начал жить в песнях, просто не вмещался в изыскания древних летописцев. Любая конкретность вступила бы в противоречие с образом Ермака, созданным народом. И летописцы чувствовали и понимали это" (с.8). И чуть далее: "Но вот что удивительно, в документах тех лет, склоняющих имена Ивана Кольцо и других волжских атаманов, имени Ермака мы не находим. Нет его и в списке разбойников, осуждённых на смертную казнь. По-видимому, его имя вообще было не известно тогда в Москве" (с.10).

Из двух этих цитат очеркиста следует, что он сам и признал, что "Ермак" – образ мифический и концом второй цитаты доказательно это обосновал. Имя "Ермака" появилось в воображении летописцев, на измышления которых впоследствии пришлось, и поныне приходится опираться историкам и литераторам.

Документов и не могло быть об имени мифического героя.

Вслед за истреблённой в Сибири шайкой разбойников стало возможным посылать туда регулярные войска, потому что Россия полегче вздохнула после поражения в ливонской войне. Но напрямую признать действия разбойников угодными российскому государству было неудобно, вот и придумали, "дружину "во главе с "Ермаком". К тому же этот социальный заказ начал выполняться через 50 и более лет, но и летописцы в конце своих сочинений сделали начало описания действий регулярных войск, во главе князей-воевод, приступивших к строительству в Сибири первых крепостей.

Развёртывая создание очеркового образа "Ермака", Н.Коняев постоянно высказывает сомнение в его достоверности.

Например, он полностью приводит из летописи его "биографию", а следом пишет: "однако эти небогатые сведения сомнительны. "Кунгурская летопись" называет Ермака "рабом божьим Германом", а всего историками зафиксировано семь имён Ермака: Ермак, Ермолай, Герман, Ермил, Тимофей и Еремей" (с.7).

Имя, место и год рождения ни на один их этих анкетных вопросов мы не можем ответить, когда заходит речь о Ермаке (там же).

Изучив брошюру Р.Г.Скрынникова, который разыскал сведения о некоем Ермаке, участвовавшем в осаде Могилёва, Н.Коняев, в свою очередь, придумывает, будто атаман "Ермак", а не Воевода Янов осадил его. А далее писатель, без ссылки на названный им "список", сам утверждает, что будто бы в нём есть имя донского казака "Ермака". Да этот автор и не мог процитировать этот "список", потому что поминальный архиепископский синодик (список) до наших дней не сохранился.

Так, постепенно фальсификация дополняется и разрастается до гипертрофических размеров.

Интуитивно догадываясь о том, что в действительности не существовало никакого "Ермака", Н.Коняев, однако, в своём очерке насочинял неимоверную массу нелепостей по незнанию самой истории. Он пишет: "Один за другим падают города, прикрывающие подступы к ханской столице..." (с.23). Тут писатель не знаком даже с азами сибирской археологии. Не было никаких городов, типичных для Европы и Средней Азии, а были так называемые городки, расположенные на отвесных уступах высоких коренных берегов сибирских рек. С противоположной стороны уступов было два, в лучшем случае, три рва и вала, а за ними, внутри, две-четыре или несколько больше полуземлянок. Не существовало и "столицы" в прямом смысле этого слова. Существовал лишь несколько повыше уступ коренного берега реки, да за рвами и валами находились юрты-полуземлянки огромной семьи Кучума. И то взрослые его сыновья, ставшие уже полководцами и имевшие тоже большие семьи, жили отдельно в собственных городках. Это наверняка. Например, его сын Аблегирим владел пелымскими землями. А город Сибирь (Искер, Кашлык) считался столицей потому, что в нем жил хан. И никакого постоянного войска у Кучума не было. Когда же он задумывал набеги на европейское Зауралье, то мужчины-воины созывались ханом, и образовывалось войско по случаю. Или для обороны при набегах враждебных кочевников.

Летописцы верно пишут, что когда в Сибири появились разбойные казаки, Кучуму пришлось созывать мужчин-воинов со всего ханства, включая и подвластных ему вогулов, остяков и Пегую орду.

Н.Коняев же измышляет: "Татарские городки строились без расчёта на нападение с реки. С наблюдательных башен Чимги-Туры река не просматривалась, и казачьи струги подошли незаметно. Подкравшись по заросшей тальником пойме, казаки почти вплотную подобрались к стенам и стремительно бросились на штурм" (там же). Тут имеется в виду городок, на месте которого теперь находится Тюмень.

В том, что татарские городки строились без расчёта на нападение с реки, писатель прав, но с реки и невозможно было напасть, потому что городок находился на отвесном берегу высотою от 15 до 50 метров, а река широкая и глубокая с быстрым течением. И с этого же обрыва было видно до десятка вёрст окрест. Поэтому казачьи струги не могли подойти к городку "незаметно". Это исключалось самим расположением городка на большой высоте. И строился он в расчете на реальную неуязвимость при нападениях на него врагов. И автор очерка выдумывает, что: "Подкравшись по заросшей тальником пойме, казаки почти вплотную подобрались к стенам и стремительно бросились на штурм". Здесь тоже враньё, незнание ни археологии, ни истории средневековой Сибири.

Во-первых, со стороны реки не могло быть заросшей тальником поймы, в данном случае она находилась, наверняка, за рекой, во-вторых, не было никаких стен: со стороны реки – высокий отвесный обрыв, омываемый её водами, с остальных – рвы и земляные валы, в-третьих, ни один враг, подступающий к городку, не был дураком и не лез в широкую и глубокую реку и с воды на отвесную стену высокого берега. Такие городки штурмовались со стороны рвов и валов.

Не знаю, как назвать, нелепыми или наивными такие сентенции Н.Коняева: "Ермак" был прав, что хозяин Сибири тот, кто владеет столицей" (с.28). Задача трёхлетнего ребёнка, а не для "гениального", по-Коняеву, "Ермака".

И ещё раз об описании очеркистом сибирского городка, названного им "городом": "Скоро в пустой город, по улицам которого бегали только собаки, вошёл сын Кучума Алей, а за ним и сам хозяин..." (с.32). Какие улицы? Кашлык, что Москва? И тут полнейшее незнание Сибири XVI в. Вообще Кашлык, находившийся на высоком обрывистом мысу реки, был неудобным местом для строительства какого- либо города. Поэтому русский Тобольск был построен не на его месте, а поблизости, в 12 верстах вниз по Иртышу, где была возможность построить город европейского типа с настоящими домами, возможно улицами. Скорее всего, это были скопления жилых построек, называвшиеся по ландшафту местности: заозёрки, на песках, при болоте и т.д.

Можно из очерка Н.Коняева привести и такие сказки – нелепицы, которые несвойственны даже летописцам: "Слепой Кучум откочевал в Ишимские степи. Он сидел там в золотой юрте и слушал рассказы людей, которые видели, что вода в Иртыше стала красной, как кровь, а в воздухе возник город с церквами..." (с.28).

И вот ещё одна нелепица: "...совершённое казалось столь невероятным, что уже мелькали в воспоминаниях о недавних боях хоругви, плывущие по воде и указывающие путь, кто-то вспомнил, что видел среди боя архангелов в облаках – высшим светом наполнялись казачьи души" (с.29).

Хотел бы я спросить автора очерка, смог ли бы он думать о чём-то, сражаясь за спасение своей жизни с огромной и тяжёлой пищалью в руках, которую беспрестанно надо заряжать, хоть и посменно, и саблей, претерпев зимою лютый холод и голод, постоянные мысли о нападении на него сибиряков. Если уж сочиняешь вымысел, то знай меру.

И уж никак не могу понять писателя, который способен написать: "Воевода Кольцов-Масальский соединённым из татар и русских отрядом разгромил кучумовские банды у озера Чимекула" (с.ЗЗ). Почему же народ, сражающийся за свою независимость, возможно называть бандой? Впрочем, сегодня не приходится такому удивляться. У отдельных россиян это – многовековая традиция…

Военным преступникам чужой крови не жалко...

Так, с конца XVI века фальсифицировалась и до настоящего времени фальсифицируется история сперва летописцами, а затем историками, писателями, а теперь и многими средствами массовой информации, киноискусством. Но историю не обелишь никакой ложью, она какая есть такая и есть.

Использованная литература:

Зиннер Э.П. Сибирь в известиях западноевропейских путешественников и ученых XVIII века. Иркутск, 1968.

История Сибири (Учебное пособие). Изд. ТГУ, Томск, 1987.

Карамзин Н.М. История государства Российского. Спб., 1821, т. 9.

Кедров Д. Ермак. Поэма.

Лерберг А. Исследования, служащие к объяснению древней русской истории. Перевёл Д.Языков. Спб., 1819.

Линден Юджин. Ограбление Сибири, "Новая сибирская газета" № 13 от 29 марта 1996.

Миллер Г.Ф. Описание Сибирского царства, Спб., 1750.

Миллер Г.Ф. История Сибири. Тома 1 и 2. М. – Л., 1937, 1941.

Материалы истории Сибири. "Томские губернские ведомости" № 43 от 1 ноября 1875.

Гриц Т. С. Ермак. Новосибирск, 1981.

Коняев Н.М. О себе Ермак известие дал. Очерки. "Молодая гвардия", Москва, 1984.

Небольсин П. Покорение Сибири. Спб., 1849.

Никитин Н.И. Сибирская эпопея XVII века. Начало освоения Сибири русскими людьми. М. ,1987.

Оксенов А. Сибирское царство до эпохи Ермака / 'Томские губернские ведомости" №№ 14, 15, 16, 18, за 1888.

Повилейко Рюрик. Берегитесь! Стоять на пути переселенцев опасно! "Новая сибирская газета" № 13 от 29 марта 1996.

Прошлое - будущему. Летописец сибирский. Новосибирск, 1991.

Софонов В. А. Дорога на простор.

Северный П. Сказание о старом Урале (Первая книга. Рукавицы Строганова).

Скрынников Р.Г. Экспедиция в Сибирь отряда Ермака. Ленинград, 1982.

Словцов П. А. Историческое обозрение Сибири. Новосибирск, 1995.

Собрание государственных грамот и договоров. М., 1819.

Продолжение древней российской вивлиофики. Спб., 1801.

Фёдоров Е. А. Ермак. Исторический роман. Новосибирск, 1966.

Цейнер Михаил. Кучум. Сказание. "Сибирский вестник" № 16 за 1890.

Опубликован в г.Томске в 1999 голу

(Из собрания Минзата Ибатуллина, директора Тюменского татарского  издательства)